— Не дрейфь, Марк Лициний, вот-вот подойдут легионы Лукулла…
Но сам уже в такую удачу не верил.
И тут, когда прошло целых сорок пять секунд после назначенного времени, незнакомый поручик из дворцовых гренадеров закричал:
— Ваше Величество!
Олег Константинович раздражённо встал. Папироса не докурена, и сам он не совсем приготовился.
— Что тебе?
— К вам, Ваше Величество!
…По каменной дорожке шёл, твёрдо ударяя подкованными каблуками хороших, даже отличных сапог, абсолютно незнакомый генерал-лейтенант в старинной полевой форме с отливающим воронением шейным крестом. Высокого роста, но всё же пониже Олега, с лицом настолько независимым, что князю на мгновение стало даже тревожно. Хотя куда уж, если умирать в неравном бою собрался.
Руку к козырьку лихо смятой фуражки поднёс, но не совсем привычным образом, и правую ногу, звякнув шпорой, подтянул к левой как-то замедленно. Не так царям представляются.
— Здравия желаю, Олег Константинович. Без титулов обойдёмся. Не тот момент. Генерал-лейтенант Берестин для помощи и поддержки прибыл. Алексей Михайлович. — И протянул руку. Первый.
Великий князь крепко пожал протянутую руку. Если человек, по феодальным, скажем, временам, из своего удела пусть с малой дружиной, но на помощь пришёл, значит, друг он и брат, до смены политической обстановки.
— Искренне рад. Может быть, желаете шампанского с дороги? За благополучное прибытие, встречу и знакомство.
— Можно, — Берестин усмехнулся краем губ.
Камердинер дрожащими руками (тоже умирать собирался) разлил по бокалам голицынский брют.
— И чем же вы нам помочь можете, уважаемый Алексей Михайлович? — спросил Великий князь, делая глоток и закуривая очередную папиросу. За лесом громко стреляли танковые пушки, потрескивали ручные пулемёты и автоматы, изредка ударяли ручные гранатомёты. Уваров держал рубеж. Казачий заслон обещал продержаться ещё час. Потом не патроны — люди кончатся.
— На данный момент я располагаю ударной дивизией со средствами усиления, она может вступить в бой немедленно. Желаете полюбоваться?
Берестин достал из кармана кителя золотой портсигар, как раз по размеру, открыл, протянул Императору.
— Попробуйте, очень неплохие папиросы, «Корниловские» называются.
А сам повернул к губам внутреннюю крышку и почти беззвучно прошептал:
— К торжественному маршу, поротно…
Остальное известно.
— Да, всё так, Сильвия Артуровна, — сказал Олег, незаметно, как ему казалось, подливший в бокал шампанского для Сильвии грамм сто коньяку. Обычно дамы такого «коктейля» не ощущают, но по мозгам и эмоциям бьёт крепко. А он не оставлял надежды тем или иным способом продолжить с красавицей неформальное общение.
— Алексею Михайловичу я не соперник. Но в то же время… Мы ведь теперь не совсем чужие друг другу люди? — Олег посмотрел на неё вопросительно.
— О чём речь, Ваше Величество? — сказала Сильвия, отреагировав именно так, как молодая дама, принявшая полный бокал «Огней Москвы» ( Прим. автора — В 60-е годы в московских коктейль-холлах так назывался рецепт «коньяк/шампанское» 50 на 50). — Настолько не чужие… Но я ведь на работе?
Тон был наивно-вопросительный.
— Конечно, конечно. Ваша миссия далеко не завершена. Тут ведь дел не на один месяц при самых удачных обстоятельствах…
— Вы совершенно правы, — начала изображать следующую стадию опьянения Сильвия. Взяла сигарету, с долей недоумения попыталась сообразить, с какой стороны у неё фильтр, попала правильно, прикурила.
— Вначале я думала ограничиться несколькими днями, после чего передать свои функции другому человеку, теперь — передумала.
— И в чём причина? — не скрывая интереса, спросил Олег. Может быть, ожидал пусть завуалированного, но комплимента в свой адрес.
— Увидела, что обстоятельства не благоприятствуют. Ваши люди, с которыми я познакомилась, за исключением флигель-адъютанта Ляхова и ещё двух-трёх, находятся не на высотестоящей задачи.
— Вот это — поподробнее, пожалуйста. — Его слова Сильвии задели и как вождя, и как военного стратега. И неудивительно, притом что он видел, как женщину ведёт. Скоро не о высоких материях говорить придётся, а о совсем даже наоборот.
— Какие же вам нужны подробности? Вы помните положение, в котором оказались в этой самой резиденции, о чём думали и чего ждали, пока не появился вдруг генерал Берестин и полковник Басманов со своими бойцами?
О чём именно думал тогда Олег, она, естественно, не знала, но реконструкции его состояние вполне поддавалось.
— Если бы не Берестин с Басмановым, едва ли мы сейчас с вами разговаривали, — достала до самой больной точки Сильвия.
— Мои офицеры сражались великолепно, — из естественного чувства справедливости возразил Олег. — Вы сегодня видели и Ляхова, и Уварова, и Миллера… Отличные солдаты, готовые стоять до конца!
— Да кто же станет спорить, Ваше Величество? Они и в нашем мире, по нашим меркам — беззаветные герои. Только, снова простите, Олег, героизмы бывают разные. В том мире, которому мы собрались помогать, — героев бесконечно больше. Просто потому, что и войн там было — не в пример, и жестокость тех войн для вас почти непредставима. Я прямо сейчас могу кое-что показать, хоть документальное, хоть художественное. Ваши гвардейцы, во главе с Уваровым (я его тоже запомнила — не думайте), очень мне напоминают героев Брестской крепости. Защищали её до последней капли крови, упаси вас бог вообразить, как именно это выглядело, но тем не менее немцы всё равно дошли почти до Москвы, оставив развалины крепости в тылу. «Погибаю, но не сдаюсь! Прощай, Родина!» — прекрасный лозунг. Чисто в русском духе. То же самое мог бы воскликнуть и Уваров, и вы лично. Но за один удар часов до «урочного часа» или «третьего крика петуха» пришёл кто?
— Подождите, — удивился Император. — Опять — Брест? У нас в Мировую войну был «бессменный часовой», простоявший на посту пятнадцать лет в подвалах крепости, а в том мире — тоже Брест, и снова…
— Ну, наверное, там располагается какая-то причинно-следственная аномалия, — пожала плечами Сильвия. — Куда более мощные крепости, вроде Новогеоргиевска, ничем таким не прославились. Но я ведь говорила о другом: мужчины, солдаты из соседнегодля вас мира, умеют воевать неизмеримо лучше. Славнейший из ваших героев вполне сравним с рядовым солдатом оттуда. Просто у них сейчас свои сложности, одной солдатской доблестью не решаемые, и теперь помочь им можете только вы!
Император решил больше не возражать даме, но — не совсем даме, как он начал ощущать.
— Хорошо. Я опять соглашаюсь. Вы умеете появляться неожиданно и неожиданным способом решать якобы неразрешимыепроблемы. Но так ли это?
— Судите сами, Олег Константинович. Навязывать своё мнение неподготовленному человеку… С точки зрения Льва Толстого, «попытка убеждения» — это тоже насилие. Я, то есть мы, всё наше «Братство» и «Комитет защиты реальности» как его «действующий отряд», — всегда готовы отстраниться, устраниться… Как вам угодно. Не было бы поздно. Сколько минут вам не хватило, чтобы геройски умереть на этой самой веранде? И сейчас, если бы она не сгорела от снарядов, на ней кто-то другой праздновал бы своюпобеду. Вам, мёртвому, это было бы безразлично, но как быть с оставшимися в живых?
Император был поставлен в тупик её очевидной софистикой. И возразить нечего, и молчать невозможно.
Ответил он единственно возможным, со своей точки зрения, образом:
— Скажите, Сильвия, оставив в стороне любые дипломатические ухищрения и даже «бытовую логику» — чего вы хотите? Нет, по сути я всё понял сразу. И отдал полковнику Ляхову в вашем присутствии необходимые распоряжения по операции «Мальтийский крест». Всё, что от него требуется, он сделает. Я хочу поговорить… с других позиций. Ибо отдать приказ — возможно, просто под влиянием эмоций — одно. Николай Второй тоже ввязался в Мировую войну, не имея никакой осмысленной цели, кроме как защиты «братушек-сербов» — не лучший пример для подражания. По крайней мере я, пока нахожусь при должности, ничего подобного совершать не собираюсь.