Выбрать главу

Дженни надвинула шляпу пониже на глаза, откинула пончо с груди и направилась к загону, который находился подальше от ковбоя и Грасиелы.

Ей тоже надо было купить лошадь.

Они выехали из Дуранго почти в четыре часа, и вплоть до этого времени Тай не знал ни минуты отдыха. Все тянулось куда дольше, чем он себе представлял. В магазине готового платья Грасиела все примеряла, и этот процесс казался бесконечным, потом портниха подгоняла где нужно, а это тоже отняло уйму времени. Потом наступил черед обуви, чего Тай не предусмотрел. Надеть, снять, расшнуровать, зашнуровать, обсудить цвет и так далее. Тай переминался с ноги на ногу, то и дело смотрел на часы, но это не сократило поход по магазинам ни на одну минуту.

Закончилось все покупкой нижнего белья, и у Тая возникло, острое желание, чтобы подобный опыт никогда больше не повторился. Потом они зашли перекусить, но Грасиела, можно сказать, играла со своей едой, отправляя в рот крошечные кусочки в промежутках между болтовней о своих платьях. Почти все, что ей заказали, осталось на тарелке.

Время, потерянное зря в коррале, было на совести Тая. Он совершил ошибку, настояв, чтобы она вначале проехалась на лошади, выбранной для нее; только после этого он намеревался заплатить. Далее они покупали седла и ждали, пока подгонят стремена для Грасиелы. И это после долгой дискуссии, во время которой девчонка требовала, чтобы ей купили женское седло, а Тай настаивал на обычном. Он победил в споре, но Грасиела перестала с ним разговаривать. Ее молчание невероятно раздражало Тая.

Скрипя зубами, он повернулся и взглянул на нее. И тотчас из его легких вырвался долгий вздох. Девочка казалась такой крошечной и хрупкой на спине у рослой кобылы, что в голове у Тая немедленно возникли картины возможных несчастий. Грасиела может упасть с лошади и сломать руку или ногу. Лошадь может ее сбросить, девочка сломает шею и умрет. Кобыла споткнется, упадет и придавит ребенка. Тай не знал, пуглива ли кобыла, но ему представлялось, что она вдруг понесла и ускакала с ребенком на спине, а тогда…

Ах, проклятие! Тай раздраженно тряхнул головой. Он вообще-то не из тех, кто придумывает воображаемые несчастья, так почему же он занимается этим сейчас?

Собственно, и придумывать ни к чему, у него хватает настоящих тревог. Грасиела заявила, что умеет ездить верхом, но это лишь отчасти соответствовало истине. Она умела сидеть на спине у лошади, когда та идет шагом, но едва кобыла перешла на рысь, Грасиела с криком повалилась на переднюю луку седла, сильно перепуганная.

— Грасиела, — обратился к ней Тай, подъезжая поближе на своем мерине, — нам надо двигаться побыстрее, иначе мы достигнем границы лет через двадцать, не раньше.

В таком случае корсет понадобился бы ей задолго до приезда в Калифорнию, а Тай состарился бы.

Грасиела глянула на него и снизошла до ответа:

— Я никогда не ездила верхом одна. То есть ездила, но только когда кто-нибудь держал поводья или шел пешком рядом.

Тай наконец сообразил, что верховая езда для Грасиелы — что-то вроде игры под присмотром взрослых, и ему надо решать, как быть дальше.

— Вот что мы сделаем, — сказал он наконец. — Продадим твою лошадь, а ты поедешь позади меня на моем коне.

— Ты говорил, что это моя лошадь! Ты обещал, что я сама буду ехать на ней. Ты обещал!

Господи, он довел ее до слез! Тай с испугом посмотрел на повисшие на ресницах Грасиелы слезинки, радужно сверкающие в лучах предзакатного солнца. Он прямо-таки оцепенел оттого, что это крохотное создание плачет по его вине.

— Дженни не нарушила бы обещание! — Слеза сбежала по щеке Грасиелы. — Дженни говорит, что тот, кто нарушает обещание, не стоит даже поганого плевка. — Еще одна слеза скатилась на корсаж темно-бордового костюма для верховой езды.

— Погоди, не плачь. — Тай всегда чувствовал себя совершенно беспомощным при виде женщины в слезах, а плачущий ребенок — это еще хуже. — Мы не будем сейчас ничего решать. Поговорим позже, когда ты успокоишься. — Собственно, он и сам был весьма неспокоен. — Ты бы вытерла нос, а?

К его великому облегчению, она достала из-за обшлага белоснежный платок, не выпустив из рук поводьев.

— Дженни говорит, что обещание — это святое. — Голос Грасиелы звучал приглушенно через платок. — Дженни говорит, кто нарушит обещание, может только приставить ружье к своей голове.

Да пошли они подальше, эти ее «Дженни говорит»!

— Уймись, — сухо заметил он.

— Я просто рассказываю, что говорит Дженни.

— Я все отлично понял, ясно? Дженни Джонс не нарушает обещаний.

Сжав губы, Тай смотрел на заходящее солнце. В будущем надо хорошенько обдумывать, что и как говорить. Ясно, что дети любое слово принимают за чистую монету.

Он все еще размышлял над всем этим, когда они остановились, чтобы разбить лагерь на ночь. Тай механически делал все, что нужно, — привязывал и поил лошадей, выкапывал в земле очаг и доставал провизию, но его не оставляла мысль — как ускорить их продвижение?

— Я могу набрать воды в кофейник, — сказала Грасиела.

— Я сам, — с отсутствующим видом возразил он. «Не хватало еще, чтобы она упала в ручей». Вернувшись от ручья, Тай увидел, что Грасиела расстелила одеяла.

— Я могу повесить кофейник над огнем.

— Я уже повесил.

Она надула губы, уселась на положенное на землю седло и сложила руки на коленях.

— Я не умею готовить, — сообщила она, глядя, как он достает кастрюльку с длинной ручкой. — Ты меня научишь?

Черта с два он подпустит ее близко к огню!

— Разве тебе надо учиться готовить? Тай накрошил вареное мясо ножом, добавил сушеного лука и завернул эту смесь в лепешки, которые уложил потом в кастрюлю и поставил подогреть. Нарезал еще мяса.

— Дженни говорит, я уже должна была научиться готовить.

Тай поглядел на Грасиелу поверх языков пламени, лижущих дно кофейника.

— Ты все время заявляешь, что ненавидишь Дженни Джонс, а сама то и дело повторяешь ее слова. По-моему, она тебе нравится.

— Ничего подобного. Она не леди. У нее волосы между ног. — Грасиелу передернуло. — Ты не считаешь, что это безобразно?

Тай замер, и лепешка упала из онемевших пальцев в грязь. Он наклонил голову, посмотрел на лепешку, нарочито медленно поднял ее и отряхнул налипший песок. Потом неестественно откашлялся.

Ему до смерти хотелось оказаться в любом другом месте на земле, только не здесь с этим ребенком. Сидел и молча ругал Роберта, уговорившего его пуститься в это путешествие. Ругал Маргариту за то, что она забеременела. Ругал себя за только что обнаруженную способность смущаться, о существовании которой до сих пор не подозревал.

— Дженни говорит, что у всех женщин между ног растут волосы, — продолжала Грасиела, высоко вздернутые брови которой выражали величайшее недоверие. — Ведь это неправда?

О Господи! Его просто корчило! В последний раз он испытывал такое ощущение очень давно — в школьные годы. Тай поднес близко к глазам свой нож и принялся рассматривать лезвие.

— Это ведь ты, кажется, говорила, что Дженни никогда не лжет?

А ведь на ноже зазубринка, он раньше не замечал. Надо будет сточить ее.

Грасиела испустила тяжелый вздох, плечи ее опустились, и она уставилась на кончики ног.

— Значит, это правда, — очень грустно произнесла она. — Но я вовсе не собираюсь отпускать волосы у себя между ног.

Тай умирал, просто умирал. Когда ему показалось, что он уже может что-то выговорить, он с натугой прочистил горло и сказал не своим голосом:

— Вот эти две уже горячие. Возьми себе тарелку. Мысли его отказывались повиноваться. Видение обнаженной Дженни… Он, черт возьми, прямо-таки видит пушистый треугольник, такой же рыжий, как языки пламени, пляшущие в костре.

— Послушай, — заговорил он, стараясь отогнать от себя картину, которую мужчине не пристало воображать в присутствии невинного ребенка, — как нам быть с лошадью, мы с тобой решим завтра, хорошо? Нам, понимаешь ли, надо поторапливаться. Будем ехать то шагом, то рысью, то шагом, то рысью, пока ты не привыкнешь.