— А они просто так уехали с ней, как вам кажется?
— С их точки зрения, они спасают ребенка, похищенного незнакомкой после смерти матери.
Дженни махнула здоровой рукой.
— Мексиканцы вовсе не дураки!
— Я и не говорил, что они дураки, — ответил на это Тай, призвав все свое терпение. — Я просто исхожу из того, что у кузенов тот же интерес к Грасиеле, что и у меня. Она член семьи. У вас нет на нее прав, а у них есть.
Дженни повернулась в седле, чтобы поглядеть на него.
— В настоящее время каждый втянутый в это дело знает, что Маргарита погибла у стены вместо меня. Они знают — я в этом уверена, — что я не принуждала ее умирать. Это был ее собственный выбор. Они знают, что я не приезжала на асиенду и не выкрала ребенка прямо из постели — девочку мне передали. Они знают, что Маргарита хотела, чтобы я увезла Грасиелу в Калифорнию. Вот и подумайте;
Каждый, начиная с доньи Теодоры, точно знает, что произошло и почему.
— Если все так оно и есть, то мне и вам придется прикончить нескольких кузенов Барранкас, — не уступал Тай. — Я хотел бы быть уверен, что убиваю людей не без веской причины.
— Маргарита верила, что кузены — безжалостные убийцы. Верила настолько, что предпочла умереть, но не доверить ребенка одному их них. Разве этого не достаточно?
Тай свернул к болотистой низине, спешился и пошел вниз по склону, отыскивая подходящий ручеек. Он его нашел в самом низу и окликнул Дженни:
— Вода мутноватая, но пить ее можно. Заночуем здесь.
Решив, что она вроде бы не собирается с ним спорить, Тай поднялся наверх, чтобы расседлать обеих лошадей и управиться с наиболее тяжелыми вещами, так как Дженни владела только одной рукой.
Занимаясь делом, он восстанавливал в памяти сцену возле харчевни в безымянной деревеньке. У него было впечатление, что кузен Эмиль хотел получить за Грасиелу выкуп, но теперь Тай припомнил, что Эмиль Барранкас ни слова не говорил о выкупе. Может, в семье любили ребенка и просто хотели вернуть Грасиелу в ее родной, как они считали, дом? Это объяснило бы письмо доньи Теодоры Барранкас-и-Тальмас. Донья Теодора рассчитывала, что кузены найдут девочку и вернут ей. Она не хотела отдавать Грасиелу незнакомке или Сандерсам в Калифорнию.
Его беспокоило, что события могут иметь иное истолкование, нежели то, какое дала Дженни. В равной степени беспокоило его и то, что она могла быть права. Маргарита, безусловно, верила, что кузены способны на преступление. Она умерла, потому что верила в это.
Съев по тарелке бобов с тортильями, они сидели у огня, прихлебывая кофе, а звезды одна за другой загорались в небе.
— Я скандалист и забияка, а когда надо, и стрелок, — говорил Тай, глядя, как отблески пламени пляшут на строгих чертах Дженни, — но я не убийца.
— Если вы так щепетильны, то отправляйтесь в Калифорнию и ждите, пока мы с Грасиелой приедем.
Он расхохотался.
— А кто теперь говорит глупости? Вы собираетесь справиться одна с четырьмя мужчинами? Вы недостаточно сильны для этого, Джонс, — весело проговорил он, возвращая ей недавнее замечание.
Дженни прищурилась, потом тоже засмеялась, а смех перешел в улыбку, преобразившую ее лицо. Щеки и губы казались розовыми при свете пламени, улыбка изогнула губы и зажгла огонь в глазах. Она была прекрасна, и Тай залюбовался ею.
— Я в вас разобралась, — заговорила она своим чуть хрипловатым голосом. — Вы сделаете то, что должны, потому что дали обещание брату. Дали слово. Вы никуда не уедете без малышки, так что мне не придется воевать одной.
Сказать было нечего. Она, разумеется, права. Она понимает силу обещания, относится к обещанию так же, как и он.
— У вас есть семья, Сандерс? Жена, ребятишки?
Поставив кружку с кофе на колено, Дженни смотрела на него поверх костра с непроницаемым выражением лица.
— Ну нет! — Вопрос вызвал у Тая смех. — Я не их тех, кто женится. — Так как она продолжала смотреть на него, он наклонился и долил себе кофе в чашку. — Такие люди, как я, ни с кем не могут ужиться.
— Вот как? — Дженни подняла чашку с кофе. — С чего это вы вбили себе в голову подобную чушь?
— Ма говорила, что я родился сумасшедшим. — Тай пожал плечами и уставился на огонь. — Может, она и права. — Он немного подумал. — Никогда не встречал женщину, которую мог бы терпеть больше недели. — Он криво усмехнулся. — Думаю, они испытывали ко мне те же чувства.
То, что вначале казалось очаровательной женственностью, превращалось в раздражающую пытку. О эти наивные, а часто глупые и скучные разговоры! Одержимость всеми, даже самыми малыми, тонкостями этикета! Тай неизбежно о чем-то забывал и наносил этим невероятную обиду. Нечего уж и говорить о привычке бесконечно наряжаться, приглаживаться и прихорашиваться. Кроткая беспомощность. И наконец, самое досадное — постоянные усилия переделать его. Всем женщинам хотелось перекроить его на совершенно другой лад.
— Так. А чем вы занимаетесь, когда путешествуете по Мексике? Вы по натуре бродяга?
— Несколько лет я скитался по всему побережью.
— А потом?
— Я всегда возвращался домой на ранчо. — Тай нахмурился: ранчо его отца, которое теперь принадлежит его брату. — Почему вы задаете мне все эти вопросы?
— Да просто так. — Дженни передернула плечом, что можно было принять за признак безразличия, если бы Тай уже не узнал ее получше. — Разговоры у костра, вот и все. Чтобы скоротать время. Никто не заставляет вас отвечать.
— У меня есть свой участок на ранчо. Несколько лет назад отец выделил мне триста акров. Я развожу скот, стараюсь, чтобы люди Барранкаса не крали его. Можно сказать, что борьба между нашими семьями идет вот уже двадцать лет. — Тай перепробовал немало профессий, но всегда возвращался на ранчо: земля была у него в крови. — Вы когда-нибудь работали на ранчо?
— Было однажды. Около года. Еда была хорошая. А заработки вшивые, Я считаю, что это неплохая жизнь, если у вас есть земля.
— Ну а вы? Были когда-то замужем?
— Нет, Бог миловал. — Смех Дженни звучал неуверенно, словно ей не часто приходилось смеяться. — У меня не было работы, которая поощряла бы романтические стремления. Кричишь на мулов, обдираешь туши… где уж тут. — Зевнув, Дженни посмотрела на свою постель. — Я вроде вас. Не встречала еще мужчину, которого мне не захотелось бы пристрелить через три дня.
Дженни встала и поправила перевязь, потом распрямила затекшие плечи.
— Болит рука?
— А как вы, черт возьми, думаете? — Глаза у Дженни удивленно расширились. — Конечно, болит. Зверски.
Она запрокинула голову и поглядела на ночное небо. Несколько минут молчала, потом прошептала, обращаясь к далекой звезде:
— С Грасиелой все хорошо… правда? Убеди меня, что они пока не убили ее.
Острая тоска в ее голосе поразила Тая. Непонятно почему, но сердце его болезненно сжалось при виде тоскующей Дженни Джонс.
— С Грасиелой не случилось ничего страшного, — сказал он твердо. — Никто не собирается ее убивать. И мы вернем ее.
— Я знаю, что вернем.
Дженни повернулась к Таю спиной и вгляделась в пустыню и высокие кактусы, стоящие вокруг, словно часовые. Плечи ее опустились, и подбородок почти коснулся груди.
— Малышка просила Хорхе не убивать меня, — произнесла она задумчиво, глядя на свои сапоги. — Вы это слышали. Я такого и вообразить не могла.
Целую минуту стояла она потом в молчании; наконец негромко выругалась, отбросила ногой какой-то камень и побрела к своему ложу.
Тай вертел в пальцах кружку из-под кофе и смотрел на угасающий костер. Прежде он готов был поклясться, что Дженни связывает с Грасиелой только обещание, данное Маргарите. Теперь он в этом засомневался. Минуту назад он открыл признаки чего-то глубокого: похоже, он недооценил Дженни.
— Сандерс!
Тай поднял голову и глянул в ту сторону, где находилась постель Дженни.
— В чем дело?
— Мне нечего предложить мужчине, а вам нечего предложить женщине. Стало быть, не вздумайте поддаться вашему влечению. У меня под одеялом кольт. Сделайте только шаг в мою сторону — и я стреляю.