В другой раз...
- До свидания, Феридэ...
- Уходи, ради бога, уходи, Авто...
После гибели Щербины к нам из комендатуры прислали солдата, низкого, плотного крепыша. Он тихо вошел в комнату и нерешительно остановился у койки Щербины.
Мы с Пархоменко на моей койке играли в шахматы.
- Здравствуйте! - сказал он и поставил на пол чемодан.
Мы кивнули ему и продолжали играть.
- Меня направили к вам... Старшина Зудов направил, по приказу майора Чхартишвили... - сказал он тихо.
Пархоменко встал.
- Как фамилия? - спросил он, окинув новичка критическим взглядом.
- Луговой Владимир Петрович!
- Откуда сам?
- Из Серпухова.
- Подготовку прошел?
- Конечно!
- Ну-ка поди сюда!
Луговой подошел.
- Присаживайся! - Пархоменко уселся за стол. - Садись, садись!
Луговой сел. Пархоменко расстегнул правый рукав и уперся локтем в стол, - Дай руку.
Луговой помялся, потом тоже расстегнул рукав и протянул руку.
- Держись, парень! Посмотрим, каковы орлы на Серпуховщине!
Рука Лугового утонула в огромной ладони Пархоменко,
- Джакели, считай! - бросил он мне.
- Раз, два, три!
И в тот же миг две руки, спецившись в мертвой хватке, слегка задрожали. Прошла минута, другая, третья...
Лицо Пархоменко покраснело, на его широком лбу вздулись жилы... Он с шумом выдохнул воздух и жадно, словно выброшенная из воды рыба, открыв рот, набрал в легкие свежий воздух. Это движение оказалось для него роновым. Кулак Лугового чуть заметно качнулся влево, потом медленно, медленно стал нагибаться к столу, увлекая руку Пархоменко. Луговой побледнел, голубые его глаза налились кровью. Еще мгновенье - и рука Пархоменко с глухим стуком упала на стол.
Луговой вытер пот с лица. Пархоменко сидел не двигаясь и, тяжело дыша, изумленно смотрел на свою ладонь,
- Ты кто? - спросил наконец он упавшим голосом.
- Чемпион Серпухова по поднятию тяжестей, - ответил Луговой, виновато улыбаясь.
- Чего же ты сразу не сказал? Чуть было кишки у меня не оборвались! Пархоменко встал и пересел на койку.
- А это так... Ты сильнее меня, только у меня рука лучше натренирована, - успокоил его Луговой.
- Натренирована... Ничего себе тренировка... - пробормотал Пархоменко. - А ты собак не боишься?
- Чего их бояться-то...
- Ну, коли так, быть тебе отныне хозяином Акбара!
- Воля ваша... - согласился Луговой.
- А теперь давай знакомиться... Я Пархоменко, это Джакели, наш старшой!.. Ну, мы с тобой уже пожали друг другу руки, поздоровайся теперь с ним!
Луговой вытянулся, откозырял мне и протянул руку, Я крепко пожал его сильную и в то же время удивительно приятную ладонь.
- Теперь отдохни, ночью нам в наряд, - сказал я ему и вернулся к шахматам.
Луговой сел на койку Щербины и стал скидывать сапоги. Услышав скрип койки, Пархоменко подскочил как
ужаленный и взглянул на меня. Я отвел глаза. Он встал, прошелся по комнате, выпил воды и вдруг обернулся к Луговому.
- Володя!
- Слушаю! - поднял тот голову.
- Володя, пожалуйста, не ложись на эту койку... Луговой непонимающе взглянул на Пархоменко, потом на меня.
- Прошу тебя... Эта койка... На ней никто не спит и не садится... Это... понимаешь... Это койка Щербины...
Луговой быстро вскочил с койки и стал поправлять смятое одеяло.
- Ты не обижайся, Володя, - продолжал Пархоменко, - Щербина... Ты слышал про него?.. Ложись вот на мою койку, отдохни... Я сейчас принесу новую... Только не обижайся, прошу тебя, ладно?
- Ребята... Да что вы... Извините меня... Щербину...
Конечно... Но я ведь не знал... Извините... - Луговой покраснел от волнения.
Я почувствовал, как к моему горлу подступает горький комок, и отвернулся. Пархоменко выпил стакан воды и вышел из комнаты. А побледневший, растерявшийся Володя со стаканом в руке стоял и моргал полными слез главами...
Знойная лунная июльская ночь... Я, Пархоменко и Луговой сидим, расстегнув гимнастерки, в секрете и всматриваемся в даль. В ночном бинокле нет нужды - освещенное серебристым светом луны село как на ладони...
Ничто не нарушает тишины - лишь изнемогающий от жары Акбар, высунув язык, дышит громко.
...Жизнь на границе улеглась в обычное свое русло.
Опять потянулись спокойные, мирные, похожие друг на друга дни... Неделю назад прошел сильный ливень. Пришлось перепахивать контрольную полосу, восстанавливать поврежденную связь... И снова жара - не знаешь куда от нее укрыться...
Наш писатель, собрав материал, возвратился в Тбилиси. Как-никак мы привыкли к нему. Не знаю, сочинял он или говорил правду, но рассказывал интересные вещи.
Провожали его всей заставой торжественно - с оркестром, танцами, песнями. В тот вечер произошло странное событие: на наш концерт пришла Феридэ. Она не пела, не танцевала - сидела молча и смотрела. Я хотел было подойти к ней, но она глазами приказала: "Не смей!" И я повиновался. Потом она ушла. Концерт длился до полуночи.
В заключение Мдинарадзе поднялся на сцену и произнес прощальную речь. Поблагодарил всех нас, наговорил с три короба: дескать, так и так, напишу, говорит, про вас, про границу. А что напишет, когда писать-то не о чем? Да я кто его проверит? А бог с ним, пусть пишет что хочет, лишь бы получилось складно, пусть присочинит малость...
Про Щербину, говорит, напишу. Посмотрим...
...На той стороне запустили белую ракету. Она взвилась высоко в небо, с минуту повисела над селом, потом зигзагами пошла вниз, на полпути погасла и упала где-то в кустарнике. Акбар вскочил.
- Лежать! - приказал Луговой. Собака, взвизгнув, покорно легла.
...Да, о писателе... Проводили мы его, и опять стало по-прежнему скучно и однообразно... Правда, за последнее время участились экскурсии туристов. Бывают дни, приходится по три, по четыре раза встречать их, отвечать на одни и те же вопросы... Щербина умел с ними ладить, У нас с Пархоменко не получается. А Лугового вконец измотал этот страшилище Акбар...
Взвилась еще ракета.
- Что они, взбесились там, что ли? - проворчал Пархоменко.
- Ищут, наверно, чего-то, - сказал я.
- По-моему, от скуки, - добавил Луговой.
- Вставайте, пройдемся по участку! - предложил я.
Луговой с собакой пошел вперед, мы - за ним. Толь