- Мать ничего, а отец отвел меня в сторону, усадил под сосной и сказал матери: "Присмотри-ка за ним, оберегай от солнца, иначе мы погибли!"
Когда в комнате улегся новый взрыв хохота, ко мне обратился Анзор:
- И это называется стихотворением?
- Дорогой мой, чтобы понимать стихи, мало выжимать гантели, нужно еще читать книги. Понятно? - ответил я.
- Ты из какого района приехал? - спросил Анзор, подойдя ко мне вплотную.
- Из Чохатаурского.
- Так вот, самое время, чтобы ты отправился обратно!
- Повремени до августа. В августе приемные экзамены. Срежусь - уеду в тот же час, а не срежусь - придется тебе терпеть еще шесть лет.
Анзор заметно побледнел.
- А что касается стихов твоего дружка, то они весьма и весьма слабы, то есть не слабы, а просто галиматья.
- Просто что?
- Галиматья. Если слово тебе незнакомо, посмотри в словаре на букву "Г": га-ли-матья.
Дерзила стоял, хлопал глазами и тупо улыбался. Видно было, что ему мучительно хотелось ответить на мои слова какой-нибудь обидной остротой. Наконец он нашелся:
- А ты просто дурак!
Ничего лучшего от него я, конечно, не ждал. И все же я весь похолодел, рука, все еще державшая стакан с коньяком, задрожала.
- Как ты сказал? - переспросил я.
Он смутился, но повторил:
- Ты просто дурак!
Тогда я решился. Я плюнул в стакан с коньяком и плеснул ему в лицо.
Потом случилось нечто необъяснимое. Комната вдруг озарилась яркой вспышкой, опять закружилась карусель, и опять все сидели верхом на слонах. Среди них не было только меня. Я лежал на полу и удивлялся, почему так быстро зажигается и гаснет люстра.
...Два дня не переставая меняла тетя Шура холодные примочки на моей изуродованной физиономии. А в перерывах между процедурами она спускалась вниз, и ее голос звучал на всю улицу:
- Откройте дверь, сволочи! Откройте, иначе взломаю с помощью милиции! Аферисты, спекулянты, развратники проклятые! Спалю, уничтожу ваше змеиное гнездо, жулики вы грязные!
Хомерики отмалчивались. И доведенная до бешенства тетя Шура, конечно, не побоялась бы привести в исполнение свои угрозы, если б не одно немаловажное обстоятельство: зачинщиком-то драки был все же я!
Дядя Ванечка соблюдал нейтралитет. Лишь проходя мимо моей кровати, он каждый раз удивленно спрашивал меня:
- Неужели это работа одного человека?
- Одного, дядя Ванечка!
- Неужели ты плеснул ему в лицо коньяком?
- Плеснул, дядя Ванечка!
- Предварительно плюнув в стакан?
- Да, дядя. Ванечка!
- И откуда ты такое выдумал?
- Видел в одном заграничном фильме.
- Ну что ж, легко еще ты отделался, брат!
- Какое там легко, что ты болтаешь? - бесилась тетя Шура.
Дядя Ванечка подмигивал мне и хитро улыбался.
На третий День наконец-то лицо мое вновь обрело свой обычный вид, а тетя Шура - душевный покой.
Утром поднялся соседский мальчуган и, улучив момент, когда тети не было в комнате, вручил мне записку.
"Авто! Если сможешь, приходи в три часа. Буду ждать у института. Дадуна".
Я, словно опытный конспиратор, проглотил письмо и ровно в два часа уже торчал в назначенном месте. Без четверти три появилась Дадуна.
- Не думала, что придешь!
- Здравствуй, Даду!
- Здравствуй, Джако!
- Что случилось, Даду?
- Ты обижен?
- Зачем мне обижаться?
- Не знаю...
- Во всем был виноват я.
- Нет!
- А кто же!
- Не знаю... Наверно, все... Сходим куда-нибудь?
- Куда, Даду?
- Все равно. Мне нужно поговорить с тобой.
- Пошли.
Мы уселись на заднее сиденье такси - я за водителем, Дадуна рядом со мной.
- Куда? - спросил водитель, включая счетчик.
- Куда хочешь!
Водитель удивленно взглянул на меня.
- Все равно, поезжай куда хочешь, - повторил я.
- Понимаю! Поедем в Авлабар [Авлабар - район в старой части Тбилиси], решил он и тронул машину.
- Почему именно в Авлабар?
- Влюбленные всегда ездят в Авлабар!
- Это почему же? - упросила Дадуна.
- Там много узких улиц и поворотов, и на каждом повороте они обнимаются якобы от толчков. Понимаете?
- Ну, коли так, давай на Военно-Грузинскую! - сказал я.
Мы молчали всю дорогу. Лишь один раз водитель проговорил про себя:
- Светицховели [Светицховели - одно из монументальнейших сооружений (собор) средневековой Грузии. Построен в 1010 - 1029 годах] в ремонте... По понедельникам на Джвари [Джвари - храм, замечательный памятник древнегрузинского зодчества. Построен в 586 - 604 годах] не поднимаются. Сейчас лучшее место - ресторан "Натахтари".
- Подними нас, пожалуйста, на Джвари!
Водитель оглянулся. Что-то смутно знакомое почудилось мне в его глазах. Он тотчас же отвернулся и ускорил ход.
Дадуна задумчиво глядела на плывшие по небу белые облака, и левая ее рука, словно чужая, лежала на сиденье.
С минуту я смотрел на Д аду ну, она не оглянулась. Тогда я осторожно приблизил свою руку к ее руке, но дотронуться не посмел: в шоферском зеркальце я наткнулся на пристальный, жгучий взгляд черных глаз водителя. "Невежа", - промелькнуло у меня в голове. Неожиданно машина резко свернула вправо, на дорогу, ведущую в Джвари, и Дадуна всем телом навалилась на меня. Я невольно обнял ее. Лицо ее оказалось так близко, а ее раскосые глаза смотрели на меня так нежно, что я не сдержался и поцеловал ее. Дадуна закрыла глаза, но тотчас же, спохватившись, мягко отстранила меня.
- Таких поворотов впереди еще восемь! - сказал водитель, и я вновь поймал в зеркальце его внимательный взгляд.
- Смотри, пожалуйста, вперед и займись своим делом! - прикрикнул я на него. - Чего доброго, опрокинешь машину!
Действительно, словно в подтверждение моих слов, машина вдруг вильнула, качнулась и стала.
- Черт проклятый, опять камера спустила! - Водитель вылез из машины, в сердцах ткнул ногой передний скат и плюнул. - Второй раз сегодня спускает. Извиняюсь, но придется вам сойти.
Он достал из багажника инструменты, запасной скат и виновато взглянул на меня.
- Давай снимай колесо, а я подкачаю запасное, - предложил я.
- Вот спасибо!
Я стал подкачивать камеру. Досчитав до ста, я перевел дух и снова продолжал, считая про себя: раз, два, три...
- Четыре, пять, - услышал вдруг чей-то голос.
Я оглянулся. Передо мной стоял мальчик лет четырнадцати, высокий, красивый, с густой, давно не стриженной копной волос, в залатанных штанах и красной ситцевой рубахе. Мальчик улыбался.
- Здорово! - сказал я.
- Здравствуй! - ответил он, протягивая руку.
- Ты кто?
- Мераб.
- Подсобишь мне, Мераб?
- Да! - обрадовался мальчик и схватил насос.
- Раз, два, три, - начал он считать, - четыре, пять... - И снова: Раз, два, три, четыре, пять...
- Шесть! - подсказал я.
- Пять! - повторил он.
- Ты где живешь? - спросил я.
- Я-а?
- Да, ты.
- Там! - показал он рукой в сторону Цицамури [Цицамури - название села].
- Мама есть?
- Есть!
- Папа?
- Папа? - переспросил он.
- Да, папа.
- У меня две папы!
- Как две?
- Один папа и еще один папа.
- Не понял.
- Ростом и Тедо. Большой папа и просто папа.
- А, понятно: дед и отец, да?
- Да!
- Учишься?
- Да!
- В каком классе?
- В третьем.
- А сколько тебе лет?
- Один! - Мальчик улыбнулся, и глаза его сверкнули каким-то странным, нездоровым блеском.
Сердце у меня сжалось.
- Как один, ты ведь большой мальчик?
- Один, один! - повторил он упрямо.
Вдруг мальчик бросил насос, подобрал штаны и с криком "Дато! Дато!" убежал.
По тропинке шел мальчик с вязанкой хвороста на плече. Мераб подбежал к нему, выхватил хворост и бегом вернулся к нам. Положив вязанку, он взялся за насос.