- Этот ублюдок в клубе... Поговорите с ним, Владимир Гавриилович. Я не могу...
Я взял бумагу и направился в клуб.
...Бледный, с покрасневшими глазами блондин лет девятнадцати быстро встал при моем появлении, поправил брюки. Я уселся за стол, достал из кармана ручку, пачку сигарет, бумагу и, не поднимая головы, спросил:
- Фамилия?
.........
- Имя?
................
- Отчество?
...............
- Сядь!
Я закурил.
- Можно мне?
- Можно.
Он жадно схватил сигарету, затянулся.
Мне не раз приходилось задавать людям вопросы. Самые различные. Часами я выслушивал людей. Допрашивал же человека впервые. Я не знал, с чего и как начать...
Он сидел, сложив руки на коленях, и дрожал.
- Холодно, - сказал он, словно оправдываясь, и неловко улыбнулся.
- От страха дрожишь! - сказал я. Он опустил голову и промолчал. - Что с твоим глазом? Ушибся?
- Это ваш солдат меня ударил. Я буду на него жаловаться!
- Кому?
- Генеральному прокурору!
- Генеральный прокурор тебе не поможет.
Он понял иронию и вскочил.
- Вы что думаете, на свете нет закона?!
- Сиди, сопляк! Если б не закон, думаешь, стали бы мы с тобой разговаривать?
Он сел.
- Сколько тебе лет?
- Девятнадцать... Можно воды?
Я налил ему стакан. Он осушил его одним духом.
- Родители есть?
- Есть,
- Где они?
- Дома.
- Знают, где ты?
- Нет.
- Почему?
- Я два года как ушел из дому. Живу самостоятельно...
- Откуда сюда приехал?
- Из Одессы.
- Как ты проник в пограничную зону?
- Не знаю... На карте так: река, потом сразу Турция.
Я ночью переплыл реку, спрятался в кустах... Мимо прошли солдаты, они разговаривали по-русски. Я понял, что ошибся... Турция дальше...
- Потом?
- Потом я пошел прямо... Спустя час увидел красную ракету и понял, что обнаружили мой след. Я побежал. Бежал, пока хватило сил. Потом лег. Потом меня поймали ваши солдаты.
- Куда ты пробирался?
- В Америку.
- Через Турцию?
- Через Турцию.
- Как же с родиной?
- С какой родиной?
- С твоей родиной!
- А, опять родина! - вскочил он. - Устал я от этой родины! Дома родина, в школе - родина, по радио - родина, по телевизору - родина! Надоело! Моя родина там, где я буду счастлив!
- Значит, здесь ты несчастлив?
- Да, да, несчастлив! Здесь меня не понимают! Родители следят за каждым моим шагом! Копаются в моей душе! У меня нет личной жизни! Я хочу жить свободно!
Делать то, что хочется! Понимаете?!
- Понимаю. И ты уверен, что в Америке будешь делать все, что тебе заблагорассудится?
- Да, да! Именно! Там все живут в свое удовольствие!
- Ну конечно! Девочки в коротких юбках, коньяк, джин, кальвадос, ночные бары, лимузины, доллары...
- Да, доллары! - выкрикнул он.
- Стоит на Бродвее дерево, а на нем вместо листьев растут доллары. Пришел, сорвал сколько тебе угодно...
Так?
- Да, да, так!
Я с трудом преодолел желание подойти к нему и закатить хорошую оплеуху.
- Какое у тебя образование?
- Среднее.
- Профессия?
- Никакой.
- Работаешь?
- Нет.
- Деньги имеешь?
- Нет.
- Иностранными языками владеешь?
- Нет.
- Так куда же ты лезешь, кретин?! Кому ты там нужен, в Америке?! Ведь тебе и куска хлеба, стакана воды никто не подаст! Идиот! Думаешь, будут там тебя на руках носить? Да ты сдохнешь от голода ровно за столько дней, сколько человек может прожить без пищи, понимаешь ли ты это?
Он молчал. Я смотрел на этого околпаченного, сбившегося с пути дурака и не знал, чего он больше достоин - ненависти или сожаления... Он напоминал одного молодого морфиниста, часто попадавшегося мне в подъезде нашего дома. Как-то я завел его к себе и стал учить умуразуму. Обрюзгший, одурелый, еле ворочая языком, он что-то лепетал о душе, не понятой родителями, о бессмысленности жизни, о том, что единственное спасение это самозабвение... И теперь, при виде этого безвольного, пожелтевшего лица, у меня мелькнуло подозрение...
- Ну-ка засучи рукава! - приказал я.
- Чего? - вздрогнул он.
- Покажи руки! - повторил я.
- Зачем это? - взъерошился он.
- Засучи, говорю, рукава! - крикнул я вставая.
Он неохотно стал закатывать рукава сорочки, и я увидел на его венах красные точки - следы уколов.
- Что это?
- Это глюкоза... У меня малокровие...
- Ты морфинист!
- Я больной! - проговорил ощ отводя взгляд.
- Ты морфинист, негодяй, испорченный, жалкий подонок. Вот ты кто такой!
Он молчал и дрожащими пальцами застегивал пуговицы на манжетах.
- Из-за тебя погиб человек, замечательный наш товарищ! Ты знаешь об этом? - сказал я и почувствовал, что во мне закипает злоба.
- Ничего я не знаю, - захныкал он, - я никого не убивал... Чего вы от меня хотите?..
- Я спрашиваю, понимаешь ли ты, что из-за тебя мы потеряли прекрасного парня?
- Меня расстреляют? Ведь я никого не убил... Что со мной сделают? Скажите!
- Не знаю, я не прокурор и не судья...
- Я же не шпион!.. Я просто хотел уйти! Чего вам нужно? Отпустите меня, я уйду... Чего вы хотите?!
- Была бы моя воля, я бы тебе показал...
- Никуда я не убегу... Отпустите меня... Я домой пойду... - Он заплакал и уткнулся головой в руки. Дав ему выплакаться, я протянул сигарету. Он тотчас же схватил ее и закурил.
- Кого пли что ты любишь? - спросил я.
Он не ответил.
- Скажи, любишь ты кого-нибудь? - повторил я.
Он кивнул головой.
- Кого?
Он долго думал, но так и не смог вспомнить... Быть может, вспомнил, но постыдился сказать.
- Никого и ничего на свете, кроме себя, ты не любишь! - сказал я.
Он снова заплакал.
Со двора донеслись шум, громкие голоса. В комнату вбежали два солдата.
- Товарищ лейтенант, можно вас на минутку?
Солдаты были чем-то взволнованы.
- В чем дело? - вскочил я.
- Выйдите, пожалуйста, во двор!
- Макаров! Останьтесь здесь, с задержанным! Иремадзе, со мной! приказал я и быстро вышел из комнаты.
Перед зданием клуба шумели, волновались человек двадцать пограничников. Впереди стоял Джакели. При моем появлении они умолкли.
- Что случилось, товарищи? - спросил я.
Ребята молчали.
- В чем дело, Джакели?
Джакели поднял голову. В глазах его блестели слезы.
- Товарищ лейтенант, разрешите поговорить нам с задержанным! - произнес он глухо.
- Ты с ума сошел, Джакели?
- Товарищ лейтенант, разрешите поговорить с задержанным! - повторил он, словно не слышал меня.
- К майору! - шепнул я стоявшему Иремадзе. Тот убежал.
- Не положено, товарищи! - крикнул я.; Никто не сдвинулся с места.
- Кому говорят? Разойдитесь!
- Товарищ лейтенант, разрешите поговорить нам с задержанным! - вновь повторил Джакели. Я понял, что приказом сейчас ничего не добьюсь.
- Ребята, возвращайтесь в казарму! Вы же понимаете, что требуете невозможного! Нельзя же так! Джакели, успокойся и успокой своих друзей! Слышишь?
Ребята угрюмо молчали. Никто не думал расходиться.
Я с облегчением вздохнул, увидев идущего к нам майора.
- Что тут происходит? - спросил он и окинул всех грозным взглядом. Немедленно разойтись по местам!
Солдаты зашумели, задвигались, но продолжали стоять.
- Кру-у-у-гом! - крикнул Чхартишвили, подняв вверх руку.
Все, как один, повернулись спиной.
- К казарме строевым ша-а-агом... арш!
Через минуту двор опустел. Лишь один-Джакели, понурив голову, стоял словно вкопанный.
- Джакели, была команда шагом марш! - сказал майор.
Джакели не сдвинулся с места. Чхартишвили взглянул на меня - у него дрожал подбородок. Медленно подошел он к Джакели, привлек его к груди и ласково потрепал по щеке.