- Мерабчик, с ума ты сведешь меня!.. Ну ладно, давай обнимемся, только, смотри, осторожно!
Медвежонок раскрыл лапы, и мы обнялись... Я гладил его по спине, он тыкался мордой в мое лицо, облизывал щеки, рот и жалобно что-то бормотал.
- Хватит, Мерабчик, не заставляй меня плакать...
Иди, иди своей дорогой!..
Медвежонок опустился на четыре лапы, повернулся, медленно двинулся к лесу, потом ускорил шаг и наконец помчался галопом, не оглядываясь. Вскоре он скрылся в лесной чаще, лишь треск сухих веток доносился оттуда.
Наконец все утихло...
Не успел я пройти метров триста, как до меня донеслась длинная автоматная очередь, Я замер.
Тра-та-та-та... - повторилась очередь. Потом наступила тишина.
Я бросил чемодан и сломя голову помчался на звук автомата. Задыхаясь, преодолел покрытый каштановым лесом склон горы и выбежал на небольшую поляну.
У края поляны по траве на четвереньках ползал человек.
Я подбежал к нему.
- Яшин?! Ты что тут делаешь?
- Ищу стреляные гильзы.
- Зачем ты стрелял?
- Понимаешь, иду себе, проверяю систему... Вижу, вышел из леса - и прямо на меня!.. На двух ногах, словно, человек! Огромный такой, гляди! Хорошо еще, вовремя заметил...
Недалеко от нас навзничь лежал Мерабчик... Из его раскрытой пасти еще сочилась кровь...
- Почему ты его убил? - спросил я Яшина и сам не узнал своего голоса.
- Вот еще!.. Вижу, идет прямо на меня медведь...
- Да какой же это медведь! Ведь это Мерабчик!
У Яшина от удивления отвисла нижняя губа. Он опустился на землю. Сверху донесся шум - к нам спешили пограничники.
- Джакели... Я не знал... Ей-богу!.. Ты уж извини... - пробормотал побледневший Яшин.
- Ладно... Что было - было... Прощай!..
За полчаса автобус довез меня до Батуми. Поезд отходил в двенадцать ночи... Оставшиеся пять часов я бесцельно бродил по городу, наконец, не выдержав, пошел на вокзал, упросил проводницу впустить меня в вагон за час до отправления поезда, вошел в купе и, не раздеваясь, бросился на полку.
Поезд тронулся неожиданно. Сперва загрохотало, по вагонам пробежала судорога, потом состав сильно дернуло, и наконец колеса завертелись плавно, ускоряя бег и постукивая на стыках.
В купе, кроме меня, не было никого. Я присел на койке.
- Молодой человек, постель не желаете? - заглянула проводница.
- Нет.
- Извините.
- Очень вас прошу, если можно, не впускайте сюда пассажиров!
- Пожалуйста! Состав почти пустой... Вы заприте дверь.
- Спасибо!
- Где вас разбудить?
- Нигде.
- Спокойной ночи!
- Спасибо.
Я снова прилег. Поезд шел полным ходом. Ритмичный, многотонный перестук колес притуплял мысль, убаюкивал меня. Усталость, напряжение, переживания дня опутывали тело, словно паутина... Охваченный сладостной дремотой, я чувствовал, будто лечу куда-то ввысь.
Синяя лампочка на потолке купе испускала нежное, ласковое сияние. Оно постепенно расширилось, раздалось, охватило все вокруг, залило лазурным светом небо и землю... Потом меня подхватили легкие волны синего моря. Я зажмурился, с наслаждением окунулся в теплую воду, и безбрежная синева проглотила меня...
...Она вошла, как и десять лет назад, стройная, красивая, синеглазая, с ниспадавшими на плечи локонами иссиня-черных волос, легкая, воздушная, в длинном светлом платье. Вошла и погладила меня по лбу своей теплой белой рукой.
- Здравствуй, сын!
- Здравствуй, мама!
- Как ты живешь, сын мой?
- Не знаю, мама...
- Хорошо?
- То хорошо, то плохо...
- Так оно и должно быть. На свете не бывает только хорошо и только плохо.
- Наверно, так, мама...
- Есть у тебя трудности? Сомнения?
- Есть, мама! Но какие именно - не разберусь...
Многого я не понимаю... Думаю: вот наконец-то я понял это... И вдруг догадываюсь, что ни черта я, оказывается, не понял... Думаю: вот это и есть настоящая любовь...
И вдруг вижу, что никакая это не любовь... И наоборот:
казалось, и не думал об этой любви, а потом чувствую, что не могу жить без нее... Или еще: боюсь, страшусь чего-то, и вдруг выясняется, что бояться-то, оказывается, нечего...
Еще хуже, когда уверен в себе, в своих силах, а на деле получается боюсь я, ох как боюсь... Трудно мне, мама, понять все это...
- Ты еще молод, сынок...
- Какая уж молодость, мама, скоро мне двадцать!
- Двадцать - это немного, сынок.
- Но и немало, мама!
- Немало... Не столько, чтобы ты не знал трудностей... Это хорошо, когда бывает трудно...
- А тебе трудно, мама?
- В твоем возрасте и мне бывало трудно... Теперь нет, сынок.
- И разве это плохо?
- Плохо, сынок!
- Не знаю... Ничего я не знаю, мама... Ты нужна мне, мама!
- Потому я и пришла, сынок!
- Ты не уйдешь?
- Не уйду, пока не узнаю, о чем думает плоть и кровь моя, куда она идет, ради чего она живет.
- Не понял, мама...
- Ты должен знать, для чего ты существуешь, кем ты станешь - человеком или животным.
- Я не знаю, кем я стану. Я только хочу стать...
- Кем? Каким?
- Я хочу, мама... Хочу быть сильным, как дед мой Исидор...
- Мало, сынок!
- Чистым и искренним, как мой отец...
- Мало, сынок!
- Честным, как дядя Ванечка...
- Благодарным и любящим, как Мерабчик...
.................
- Мудрым, как Али Хорава...
.........
- Преданным долгу, самоотверженным, как Щербина...
- Смелым и благородным, как Чхартишвили...
.....................
- Добрым и милосердным, как ты, мама... Это много?
- Много, сынок! Осилишь ли ты все это?
- Хочу осилить!
- Хорошо. Но все это в будущем. А теперь? Чем ты живешь теперь, сын мой? Что ты любишь? К чему ты стремишься?
- Я люблю жизнь, мама. Я хочу жить, долго жить для того, чтобы достичь цели... И еще я люблю мечтать, мама... Но что это? Поезд проваливается в темноту... Это туннель, мама... Я уже не вижу тебя! Погоди, выйдем из туннеля, выйдем на свет... И тогда я скажу тебе, мама, что еще я люблю...
- Успокойся, сынок. Я уже поняла тебя... Теперь я уйду.
- Не уходи, не покидай меня, мама!
- Мне нельзя оставаться, я должна идти!
- Ты придешь ко мне, мама?
- Обязательно, сынок! Ты позови меня, когда тебе станет трудно, и я приду к тебе, сынок!
- До свидания, мама!
- Береги себя, сынок... Не погуби меня, родной мой!
- Не бойся, мама!
Она опять прикоснулась к моему лбу белой теплой рукой и... исчезла, оставив мне тепло своей огромной любви, тепло, которое она подарила десять лет назад засыпавшему маленькому мальчику, тепло, которое согревало меня все эти годы...
Я проснулся. Вокруг все еще колыхалась бездонная, всеобъемлющая синева. Потом она постепенно поблекла, сузилась, сконцентрировалась в одной точке. И я вновь увидел на потолке лампочку, мерцавшую нежным синим сиянием.
На противоположной койке сидела незнакомая женщина. Опершись локтями на столик, она глядела в окно.
- Простите, где мы? - спросил я.
- Вышли из туннеля, - ответила она.
...Вышли из туннеля... Вышли из туннеля... Вышли из туннеля... Зазвонили сотни колоколов... Загудели сотни поездов... Вышли из туннеля... Вышли из туннеля... Звон, шум, гудение слились в один общий протяжный гул...
Бом... Бом... Бом... Вышли из туннеля... Господи, неужели все это сон? Почему сон?!
Я вскочил с полки. В купе никого не было... Синий свет вокруг меня бледнел, бледнела ночь в окне. Поезд мчался на восток. Наступало утро...
Бом... Бом... Бом... Вышли из туннеля... Автандил Джакели, вышли из туннеля!..
Сердце мое громко стучало и гудело, словно исполинский колокол на высокой колокольне...
Гульрипши - Тбилиси
1969