Раскидистые дубы своим шелестом напоминали родную яму, но привычный шум листьев на ветру был единственным сходством их района с рощей. На берегу большого и красивого озера раскинулись дачи обкомовских работников, отгороженные высокой сеткой.
Солнце скрылось за кронами деревьев, а те склонили макушки в сторону заката, как бы провожая его. Приближались сумерки, вынуждая людей поторопиться с завершением дневных дел или перенести их на завтра.
Ирина не пошла широкой асфальтированной дорогой, а прошла к дачам областного руководства узкой лесной тропинкой. Не доходя до заграждения, она притаилась среди деревьев. Дождавшись полной темноты, она пролезла в дыру сетчатого ограждения и решительно направилась в глубь городка.
Ирина выбрала одну из самых больших дач и принялась за ней наблюдать. Убедившись, что в доме есть люди, она подкралась к освещенному окну и положила под ним ребенка, так, чтобы на него падал свет. Затем, поцеловав последний раз сына, сильно постучала по оконному стеклу. Заметив в комнате метнувшуюся тень, бросилась со всех ног прочь.
Глава третья
Федор Степанович Вершков прожил трудную, но интересную жизнь: детдомовское прошлое, военное училище связи; война, дороги которой он прошел от командира взвода до начальника связи дивизии, — от лейтенанта до подполковника. В самом конце войны тяжело раненный в ногу, он был комиссован, демобилизовался и вернулся в родной колхоз. Там двадцатисемилетнего бывшего подполковника избрали председателем. Как ни были тяжелы годы восстановления, смог Федор Степанович за пять лет вывести колхоз в миллионеры. С этого начался рост его карьеры: второй секретарь райкома партии, первый секретарь, заместитель начальника областного отдела сельского хозяйства, начальник отдела, второй, а затем и первый секретарь обкома партии.
Последнюю должность Вершков занимал более шести лет. И теперь сорокапятилетний мужчина, полный физических сил, полноправный хозяин области, отдыхал на даче вместе со своей женой Ингой Сидоровной.
Раздался неожиданный стук в окно. Он, опираясь на трость, подошел и распахнул ставни.
— Кто здесь? — спросил Федор Степанович. Ему никто не ответил, и он, пожав плечами, уже собирался прикрыть окно, но внимание привлек сверток. Раздался детский крик.
— Кто пришел? — долетел до него откуда-то из глубины дома голос Инги Сидоровны.
— Не понимаю, каким образом он сюда попал? — ответил муж вопросом на вопрос.
— Кто — он? — Жена выглянула на улицу через плечо мужа и онемела.
Оба уставились на живой сверток.
— Никак подкидыш? — пришел в себя первым Федор Степанович. — Нужно кого-нибудь позвать.
— Не нужно никого звать, — очнулась Инга Сидоровна. — Это судьба.
Сорокадвухлетняя бездетная женщина, в расцвете сил, переживала из-за того, что у них нет детей. Увидев подкидыша, она посчитала, что это перст судьбы.
— С ума сошла? — отозвался Вершков.
— Мы возьмем ребенка себе, — заявила жена тоном, не терпящим возражений.
— И как ты себе представляешь это практически? — неуверенно возразил муж.
— Подожди. — Женщина выпрыгнула в окно, чем в немалой степени удивила Федора Степановича, подняла ребенка и передала его мужу.
Вершков, пока дожидался возвращения жены, развернул младенца.
— Мальчик, — раздался нежный голос жены за спиной. — Мы усыновим его.
— Это сложно, мы обязаны заявить, что его подкинули нам, — уже не возражал, а больше констатировал факт первый секретарь обкома партии.
— Мы никому не сознаемся, что его подкинули, ты оформишь документы, что я сама родила мальчика.
— Но вдруг…
— Никакого вдруг. Если ты имеешь в виду его настоящих родителей, то они сами добровольно избавились от малыша. А что касается документов — хозяин ты здесь или не хозяин? — Она взяла голенького ребеночка на руки, прижала к себе — он успокоился. — Сыночек мой.
— Но что подумают окружающие? — Хотя сам Федор Степанович давно согласился с женой, в нем еще говорила осторожность.
— Тебе предлагали должность в министерстве, и ты отказался. Звони в Москву и немедленно соглашайся, — предложила супруга.
— Пусть будет по-твоему, — сдался муж…
Через две недели чета Вершковых отбыла в Москву. На руках Инги Сидоровны был грудной ребенок — Вершков Александр Федорович.
Глава четвертая
Алексея арестовали сразу, как только он сделал заявление — признание в убийстве.
Суд вынес приговор — четыре года лишения свободы в исправительно-трудовой колонии для несовершеннолетних. Короткое свидание с матерью в перерыве заседания суда, слезы Светы Мухиной во время чтения приговора и монотонный, официальный голос судьи надолго врезались в память подростка. Депрессия, которая была у него первые несколько дней после трагедии, прошла, и он, анализируя события своим юношеским умом, пришел к выводу, что поступил правильно…