Выбрать главу

Никакого отрезанного, чтобы убить его для подтверждения подозрений, под рукой не имелось, а себя Халлела слишком любила, но первое предположение Яраи эльфийка подтвердила теорией и расчётами: внезапная смерть выплёскивала в пространство слишком много сырой, непереработанной силы, которая перенасыщала растения — и буквально выжигала их. В теории.

Сказать, что обнародование первых результатов исследования вызвало скандал, — это ничего не сказать. Старый Абалон мог бы заткнуть рты жителям Элисии, мог игнорировать голоса государств Тротая и остальных территорий, вот только ситуация очень разозлила многих влиятельных обитателей Нового Абалона.

Халлела занималась этими исследованиями уже больше полугода, месяц прошёл с публикации в одном из журналов Красной Орды, и весь этот месяц не утихал общественный резонанс. Конечно, не сам собой, противоречие охотно поддерживали и гномы, и все остальные заинтересованные лица, кому костью в горле засело эльфийское стремление совать нос во все щели.

Основная виновница переполоха находилась в оке вызванной бури. Кулаб-тан жил своей обыденной жизнью, потихоньку отстраиваясь на руинах, и не лез в большую мировую политику. Там бодались крупные игроки, а здесь боролись с расплодившимися преступными шайками, безжалостно выжигали плантации эльфийского листа и строили, строили, строили… Кажется, за дополнительный козырь против эльфов Великая Мать получила какую-то выгоду от больших соседей, во всяком случае мешать женитьбе младшего сына она не стала и спокойнее реагировала на Халлелу. А та хоть и ёрничала, но старалась не слишком задирать новую родственницу. Не из страха перед ней, скорее из нежелания осложнять жизнь мужу.

После Шахаба самые лучшие отношения у эльфийки неожиданно сложились с его сестрой. Шарифу сначала привело любопытство — она-то с эльфами близко никогда не общалась, а окончательно сплотила их обеих литература.

Эльфийка добыла экземпляр «Добычи для орка» еще до своей болезни. Ярая отнеслась к произведению с академическим интересом и лёгкой иронией, ознакомилась и проявила все свои дипломатические качества. Что-то похвалила, что-то нашла забавным, но в целом сослалась на недостаток свободного времени. От неё книга совершенно случайно попала в руки Шарифе — и нашла в её лице преданную поклонницу. Халлела именно тогда восстанавливалась после похищения и была не прочь поболтать о лёгкой литературе, а там слово за слово — и дружба незаметно сложилась.

Правда, женщины единогласно решили свои литературные пристрастия не афишировать. После недавнего повторного замужества Великая Мать как будто немного смягчилось, но проверять степень её лояльности не хотелось.

Третьей в их литературный кружок неплохо вписалась Дариналь. Молодая эльфийка первое время очень неловко и скованно чувствовала себя среди чуждых лиц и старалась держаться поближе к начальнице. Она с удовольствием таскала у Повилики и читала романтические истории про суровых орков ещё в лаборатории, тайком, но самих потомков троллей побаивалась и привлекательными не находила. Халлела, конечно, не могла не поддразнивать помощницу на эту тему, а с месяц назад у неё появился еще более весомый и интересный повод: девчонка влюбилась. Причём не абы в кого, а в консула Старого Абалона.

Халлела с Шарифой посовещались, привлекли дружащую с этим эльфом Яраю и единогласно решили, что попробовать стоит.

Братья Шадай, мимо которых заговор не прошёл, не просто посмеивались, а откровенно ржали над таким проявлением созидательного интернационализма — шайтара, орчанка и эльфийка объединились для причинения счастья тем, кто не успел увернуться, — но не мешали и даже иногда способствовали. Особенно Шад. Его глубоко беременная супруга, которой до родов оставалось всего ничего, отошла от дел дипломатических и отчаянно скучала.

Собственно, именно Ярая стала инициатором всего этого развлечения, потому что была уверена: её давний приятель тоже обратил внимание на Дариналь, иначе не стал бы наводить о ней справки.

Разумеется, жертвы заговора не знали о том, что их регулярные случайные встречи не такие уж случайные. Но хотя всем трём «феям любви на тропе войны», как их ехидно окрестил Шахаб, было не занимать терпения, через месяц партизанщины начали закрадываться пораженческие мысли.