сейчас еще напыляется Дубль-Зет. Ей-то сейчас и заняты
почти все планетные инженеры.
– А из чего строят? Где берут материал?
– В космосе. Всюду в окрестностях Солнечной системы
расставлены ловушки, которые захватывают метеориты,
астероиды, пыль, лед и по каким-то сложнейшим
траекториям и специальным коридорам направляют все это
в одну точку. Конечно, это строительство очень сильно
усложняет навигацию в пределах Солнечной системы, но
что поделать. А на Дубль– Зет и вовсе сплошные
камнепады, взрывы, пламя, дым. Приближаться к ней даже
на далекое расстояние запрещено. Планета еще невелика,
но инженеры рассчитывают, что через сотню лет она
созреет: наберет массу Земли. После этого ей подбросят
дрожжей, чтобы все на ней перебродило, прореагировало и
спеклось, как когда-то не Земле со всеми ее вулканами и
землетрясениями. Правда, все это пройдет там в
ускоренном, результативном темпе. Потом, когда планета
будет испечена, уйдет еще сотня-две лет на ее охлаждение,
133
а дальше начнется период освоения. Ну, а Дубль-А, которая
уже давно прошла такой путь, ты увидишь сегодня сам.
Там уже работают исследователи, осваивают ее насколько
это необходимо, хотя желающих жить там оседло, не
находится. Всем хочется быть поближе к цивилизации.
– Все планеты, на которых есть люди, находятся в
пределах Солнечной системы? – спросил Нефедов.
– Нет, у нас есть заселенные планеты, которые
находятся на расстоянии тридцати-тридцати пяти лет
полета. На одной такой планете, которую когда-то с
большой надеждой окрестили Гея, более тридцати лет
назад произошла катастрофа: погибло все ее население.
– Да, – тут же вспомнил Нефедов, – так этот художник
Андрей Болотов, о котором сегодня говорил Григорий
Иванович тоже погиб?
– Разумеется. И попозже тебе стоит узнать о нем
подробней. Так вот, – продолжил он свою мысль, –
конечно, и у вас тонули лайнеры, унося жизни тысяч
людей, погибали города вроде Помпеи или Хиросимы, но у
нас погибло население целой планеты, исчезла, по сути,
отдельная развитая цивилизация. Таких катастроф вы
просто не могли знать.
– Но тут одна тонкость, – грустно кивнув головой в знак
согласия, все же заметил Нефедов, – мы-то умирали по-
настоящему, навсегда и воспринимали смерть не так, как
воспринимаете ее вы …
– А знаешь, ведь мы и сейчас, даже зная о бессмертии и
воскрешении, боимся ее, – сказал Юрий Евдокимович. –
Может быть, это какой-то рудимент, но воспринимать
смерть легко мы так и не научились. Тот факт, что люди не
потеряли ощущения трагизма смерти, наш Великий Старец
Сай Ши, истолковывает как одно из доказательств
противоестественности бессмертия и воскрешения. Он
утверждает, что человеку в эту сферу вторгаться не следует.
А, кстати, интересно, что бы он сказал, если бы встретился
134
и поговорил с тобой – первым воскрешенным? Думаю, что
эта встреча поколебала бы его взгляды. Мы потом к нему
съездим, хорошо? Философию Сай Ши воспринимают
сейчас не более чем экзотику, но факт остается фактом –
трагичность восприятия смерти мы почему-то не утратили.
И потому гибель планеты Гея для нас шок, от которого мы
еще не оправились. И самое страшное в этом то, что мы
еще не поняли причину гибели. Единственно, что мы
перестали делать – это заселять сомнительные планеты.
Мы решили, что планеты лучше строить с ноля. Но где
гарантия, что нечто вроде того, что произошло на Гее, не
случится в масштабах всей цивилизации? Ведь тогда и
воскрешать нас будет некому… Так что смерть остается
для нас еще вполне реальной и трагичность ее восприятия
не должна исчезать. Успокаиваться нам еще рано.
Выход за пределы Солнечной системы оказался
драматичен и сам по себе. С первой же экспедицией, цель
которой была всего лишь выйти за Систему и вернуться
назад, произошло нечто странное: все люди, находившиеся
на корабле, словно испарились. В свое время это тоже
было потрясающей загадкой.
С корабля исчезли и пятьдесят человек экипажа, и
животные, и растения, и некоторые материалы
органического происхождения. Корабль стал простой
металлической болванкой, в которой выгорело все, что,
могло выгореть и осталось лишь то, что могло оставаться
неистребимым в космосе. Астрономы еще несколько лет
после этого по привычке наблюдали за уходом этого куска
металла в дальний космос, но эти наблюдения были уже
бессмысленны.