Пятое июля. По-прежнему жарко. Внезапно Конрад Сейер свернул с дороги и зашел в бар «Парк отеля». По барам он никогда не ходил. Подумав, он понял, что не был здесь со смерти Элисы, однако сейчас подобное решение было самым разумным: в баре царил полумрак и было намного прохладнее, чем на улице. Неслышно ступая по толстым коврам, он перестал наконец щуриться. Из посетителей в баре была лишь одна женщина, сидящая за стойкой. Сейер сразу обратил на нее внимание — во-первых, потому что больше никого не было, а во-вторых, из-за красного, бросающегося в глаза платья. Он посмотрел на ее профиль, пока женщина искала что-то в сумочке. Красивое платье — мягкое, облегающее, по цвету напоминает мак. А волосы светлые, густой волной спадающие на уши. Внезапно она подняла глаза и улыбнулась. От неожиданности он лишь кивнул в ответ. Она показалась ему знакомой, чем-то похожей на молодого полицейского из их отделения, чье имя Сейер никак не мог запомнить. Она ничего не пила — наверное, еще не успела заказать, а сейчас ищет в сумочке деньги.
— Добрый день, — сказал он, медленно приближаясь к ней, и, облокотившись на барную стойку, вдруг предложил, обескураженный собственной смелостью: — Сегодня очень жарко. Выпьете чего-нибудь?
Может, это жара во всем виновата?.. Или возраст? Такое случалось редко, но порой прожитые годы тяготили его. Ему было пятьдесят, и он чувствовал, будто катится в какую-то неведомую темноту. Однако женщина почему-то кивнула и опять улыбнулась. Вырез ее платья притягивал его взгляд. От вида груди под красной тканью и изящных ключиц, обтянутых тонкой кожей, у него дух захватывало. Он вдруг смутился. Да нет же — тот молодой полицейский здесь ни при чем, это же Астрид Бреннинген, которая работает в приемной у них в отделении! Какой же он идиот! Правда, Астрид на самом деле лет на двадцать старше, поэтому сейчас вроде сама на себя не похожа. Наверное, этот тусклый свет сбил его с толку.
— Да, кампари, пожалуйста. — Она игриво улыбнулась, и он полез в нагрудный карман за деньгами, пытаясь сохранять невозмутимый вид. Он никак не ожидал встретить ее здесь, да еще и в полном одиночестве. Но почему бы Астрид не зайти в бар и не пропустить стаканчик, и что плохого в том, что он ее угостит? Ведь они почти коллеги, и если до сих пор вряд ли успели перемолвиться хотя бы парой слов, то только потому, что у него не было времени остановиться и поболтать с ней. Он почти всегда спешил, и его ждали дела поважнее флирта с секретаршей. К тому же он и вообще никогда не флиртовал, поэтому никак не мог взять в толк, что на него сейчас нашло. Мелкими глотками отпивая кампари, она улыбалась, и ее улыбка показалась вдруг Сейеру до странности знакомой. Шею вдруг закололо, и, чтобы не упасть, он прислонился к барной стойке. Одежда вдруг повисла на нем мешком, а сердце бешено заколотилось. Перед ним была вовсе не Астрид Бреннинген, а его покойная Элиса! Его лоб покрылся испариной. Он никак не мог взять в толк, почему она вдруг оказалась здесь спустя столько лет? И почему она улыбается как ни в чем не бывало.
— Где ты была? — медленно проговорил он, тыльной стороной ладони утирая лоб. В этот момент он увидел собственную голую подмышку и чуть не потерял сознание. Он стоит в баре «Парк отеля» с голым торсом, на нем даже рубашки нет! Он перевернулся на бок и подтянул одеяло. А потом открыл глаза и растерянно посмотрел на лампочку. Сидящая возле кровати собака не отрывала от него взгляда. Было шесть утра. Глаза у пса, большие и блестящие, напоминали каштаны. Собака с удивительным очарованием наклонила голову и радостно вильнула толстым хвостом. Сейер попытался отогнать этот сон.
— А ты седеешь, — грубовато сказал он, разглядывая собачью морду. Шерсть вокруг носа приобрела тот же оттенок, что и его собственная шевелюра. — Сегодня никуда не пойдешь. Будешь сторожить дом. — Голос прозвучал строже, чем хотелось, будто для того, чтобы скрыть навеянное сном смущение. Сейер встал с кровати. Обиженно заскулив, пес улегся на пол с таким звуком, какой бывает, когда опускаешь на землю мешок картошки, и обиженно посмотрел на хозяина. Сейер не переставал удивляться, как у пса получается этот пронзительный взгляд. Интересно, почему зверюге весом под шестьдесят килограммов, у которой мозг размером всего с котлету, удается так растрогать его?