— Да, это точно.
Сейер с силой зажмурился, а потом открыл глаза.
— Его лечили принудительно?
— Да.
— Значит, он считается опасным?
— Этого я не знаю. Возможно, он в первую очередь представляет опасность для себя самого.
— Он пытался покончить с собой?
— Понятия не имею. Лучше уточните у врача. Эркки несколько месяцев пробыл в клинике, поэтому там наверняка что-нибудь выяснили. Хотя я сомневаюсь, что в его случае можно что-нибудь выяснить. Мне вообще кажется, что это у него хроническое. Эркки с детства не такой, как все.
— А его родители живы?
— У него только отец и сестра. Они живут в Штатах.
— А собственное жилье у него есть?
— Государственная квартира. Мы ее уже проверили, и я попросил одного из соседей связаться с нами, если Эркки там появится, но он пока туда не возвращался.
— Он финн?
— По отцу. Эркки родился и вырос в Валтимо, а когда ему было четыре, они перебрались в Норвегию.
— Он употреблял наркотики?
— Насколько мне известно, нет.
— А физически хорошо развит?
— Нет. Силы у него берутся из другого места. — Гурвин постучал пальцем по лбу.
Скарре не отрываясь смотрел на экран, он пытался разглядеть глаза под темными волосами, но тщетно.
— Мне кажется, я начинаю понимать, — проговорил он. — Эркки ведет себя именно так, как и ожидают от человека, на которого вдруг напали и взяли в заложники. Он не оказывает сопротивления. Ничего не говорит. Как по-вашему, о чем он думает? — спросил Скарре ленсмана, показывая на монитор.
— Он прислушивается.
— К внутренним голосам?
— Похоже на то. Я и сам много раз наблюдал, как он идет и кивает головой, будто с кем-то про себя разговаривает.
— А он вообще умеет говорить?
— Он очень неразговорчивый. И если говорит, то что-нибудь напыщенное… Понять его невозможно. И этот храбрец в маске тоже вряд ли поймет его, если Эркки вообще будет с ним говорить.
— Эркки хорошо знает окрестности?
— Да, очень хорошо. Он часто бродит по дорогам. Иногда он ловит попутку, но редко кто отваживается подвезти его. Еще он любит ездить на автобусе или поезде. Просто ездит туда-сюда. Ему нравится двигаться, а спит Эркки где придется. На лавочке в парке. В лесу. На автобусных остановках.
— У него вообще нет друзей?
— Ему никто не нужен.
— Откуда вам знать? Это он сам сказал? — резко спросил Сейер.
— Сам Эркки ничего не говорит. От Эркки лучше держаться подальше, — коротко ответил ленсман.
Сейер задумался. Солнечные лучи серебрили его короткие седые волосы, и Гурвину он напоминал древнегреческих аскетов, не хватало лишь лаврового венка на голове. Машинально почесывая локоть, Сейер долго рассеянно молчал.
— Я думал, что в Вардене дом престарелых, — наконец сказал он.
— Раньше так и было, — ответил Гурвин, — а сейчас там психиатрическая лечебница, где лечатся сорок пациентов. В лечебнице четыре отделения, из которых одно — со строгим наблюдением. Или, как они сами говорят, закрытое. Пациенты называют его «Крышкой». Я как-то раз побывал там — привозил одного паренька из детского дома.
— Я отыщу лечащего врача Эркки и поговорю с ним. Неужели так сложно выяснить, опасен он или нет?
— Про него ходит чересчур много слухов, — ленсман внимательно посмотрел на Сейера, — и Эркки сам считает себя виноватым во всем. Насколько мне известно, никаких преступлений за ним не числилось, ну разве что проехался пару раз в поезде «зайцем» и утащил кое-что тайком из магазина. Хотя теперь не знаю, что и думать…
— А что он стащил из магазина?
— Шоколадку.
— С родными он не общается?
— Эркки не желает их видеть, впрочем, они ему ничем помочь не смогут. Его отец давно признал, что сын безнадежен. И винить его не за что. Эркки — действительно человек пропащий.
— Хорошо, что его врач тебя сейчас не слышит, — тихо сказал Сейер.
— Может, и так. Но Эркки всегда был болен — во всяком случае, последние шестнадцать лет, с тех пор как его мать умерла. А это о многом говорит.
Поднявшись, Сейер придвинул стул к столу.
— Надо бы кофе выпить. Заодно расскажешь мне обо всем, что тебе известно.
Напоминая огромного Будду, Канник величественно восседал на кровати. На полу вокруг него расселись слушатели, удивляясь, как только такому толстяку удалось усесться по-турецки. Сначала ему никто не верил. Канник нашел в лесу труп?! Как в такое поверишь? И не просто труп, а изувеченный труп! По крайней мере Канник так сказал: «изувеченный». Карстену это особенно не понравилось — он был старшим и полагал, что если кто здесь и может говорить правду, то только он сам. Канник никогда не забудет, какое у Карстена было лицо, когда Маргун подтвердила его слова. И Канник считал это своей победой. А теперь они услышат историю целиком из уст самого Канника!