— Эркки, у меня заражение! Я так и знал! — Держа в руках зеркало, он топнул ногой.
— Весь мир заражен, — пробормотал Эркки, — болезнь, смерть и убожество.
— Когда начнется столбняк? — спросил Морган, и рука, в которой он держал зеркальце, задрожала.
— Через несколько дней, — попытался успокоить его Канник.
— Точно? Ты в этом разбираешься?
— Нет.
Обиженно вздохнув, Морган отбросил зеркало в сторону. От вида кровоточащего носа он едва не сошел с ума. Боль почти стихла, и тошнота прошла. Осталась лишь слабость, но это из-за голода и жажды. Нет, надо отвлечься и подумать о чем-нибудь еще. Морган посмотрел на Канника и зажмурился.
— Значит, ты стал свидетелем убийства? Давай рассказывай. Как это было?
Канник вытаращил глаза.
— Нет, — ответил он, — я не был свидетелем.
— Разве? А по радио сказали, что был.
Канник склонил голову и прошептал:
— Я только видел, как он оттуда убегает…
— А этот человек сейчас присутствует здесь? Подними руку и укажи на него, чтобы присяжные увидели! — торжественно проговорил Морган.
Канник что было сил сжал руки. Ни за что на свете он не укажет на Эркки.
— И ты разболтал об этом полицейским?
— Я не разбалтывал! Они меня спросили, что я там видел. Я лишь ответил на вопрос, — оправдывался Канник.
Он говорил так тихо, что Морган наклонился поближе.
— Не смей изворачиваться! Ясное дело, ты обо всем разболтал. Ты знал эту старуху?
— Да.
Голова Эркки свесилась набок. Казалось, будто он спит.
— Он ничего не рассказывает, — сказал Морган, — у него в голове настоящая каша.
— Каша?
— Он обо всем забыл.
— Забыл? Как это?
— Возможно, он даже не помнит, как я взял его в заложники. Сегодня утром, когда ограбил «Фокус-банк», — усмехнувшись, он посмотрел на мальчика, — он так удачно подвернулся мне. А чтобы выйти на улицу, мне как раз требовался заложник. Знаешь что? — улыбнулся Морган. — Заложник — это такой «киндер-сюрприз». Если ты везучий, то можешь наткнуться на целую фигурку. Но мне вот не повезло: мой «киндер-сюрприз» состоит из каких-то разрозненных деталек, которые мне никак не удается собрать. — Прикрыв нос, Морган всхлипнул: — Он ничего не помнит. И делает только то, что ему приказывают внутренние голоса. Тебе такого не понять. Эркки мне жаль. А знаешь, — Морган опустился на пол и серьезно посмотрел на Канника, — когда я был маленьким, то ходил в детский садик. И каждое утро у нас было что-то вроде общего занятия. Мы усаживались на полу в кружок, а одна из воспитательниц пела или читала что-нибудь вслух. И еще у нас была такая игра… — на губах у Моргана блуждала улыбка, — называлась «Поймай мысль». Воспитательница смотрела каждому в глаза и шептала: «Подумай о чем-нибудь!» И мы думали — да так, что голова едва не взрывалась. А потом воспитательница кричала: «Лови! Лови!» И вытягивала руку, будто что-то хватала. А мы повторяли за ней… — Морган на секунду умолк. — Потом она кричала: «Держи! Держи ее!» И мы сжимали руки, словно боялись, что мысль вырвется и исчезнет. И она исчезала. Потому что, когда мы разжимали кулачок, то внутри ничего не было… Наверное, нас так учили сосредоточиться, но вместо этого только сбивали с толку… Взрослые чего только не вытворяют с детьми. — Он расстроенно покачал головой. — Вот и у Эркки то же самое. Он либо сбит с толку и никак не может поймать собственную мысль, либо думает об одном и том же все время. Это называется «навязчивая идея». Я в этом разбираюсь, потому что работал с подобными людьми.
Эркки за шкафом тихо хмыкнул.
— Знаешь, почему он откусил мне нос?
— Понятия не имею… — пропищал Канник.
— Я пытался заставить его искупаться в озере, а ему не хотелось. Он не умеет плавать. И ему не нравится, когда на него давят. Не дави на него, а то вцепится тебе в ухо или куда похуже.
— Можно я пойду? — Канник старался говорить потише, чтобы не услышал Эркки.
Морган закатил глаза.
— Пойдешь? Это с какой же стати? Почему тебе должно быть проще, чем нам? Чем ты это заслужил? Это наша судьба, — серьезно заявил Морган, — все мы здесь пленники. Вот дождемся полицейских, и уж те упекут нас куда подальше. Но добровольно мы не сдадимся! Мы гордые и храбрые, и без боя нас не взять! — провозгласил он с пьяным восторгом. «Он говорит как Херонимо, — печально подумал Канник, — Эркки здесь не единственный псих. Они оба чокнутые…» Может, и сам он, Канник, тоже сошел с ума — если разобраться, такое вполне вероятно. Его ведь отправили за что-то в приют… Хорошо хоть не в психушку… Или приют и психушка — одно и то же? Каннику вдруг стало дурно, в горле словно застрял комок шерсти, который никак не удавалось проглотить… Можно сказать, что здесь, рядом с этими двумя сумасшедшими, ему самое место. И Канник это прекрасно осознавал.