— Ах, как же я боюсь! — и Сибилл обнял меня.
Дааа, трогательно. Удачное время для признаний! Он собирается что-нибудь делать или нет? Я же ему предлагала обернуться совой и найти безопасный путь... Но и слова вымолвить не успела. Сибилл глубоко вздохнул, шепнул что-то, и мы очутились прямо перед воротами моего дома.
— Сибилл, ты нас перенес! — я и предположить не могла, что он решает такие задачи.
— Ах, я так испугался! — повторил он с беспомощным видом.
— Ну, да, конечно.
Все же папочка не зря предупреждал. Сибилл смутился под моим Изучающим Взглядом, торопливо отвернулся и принялся внимательно изучать фасад дома.
Правду сказать, там было, на что посмотреть. На нашей улице, как и всегда, стояла тишина. Мокрый от дождя сад за воротами смотрел темно и печально, но все окна дома светились, и от распахнутой двери прямоугольник света падал на крыльцо.
— Может, не пойдем? — робко предложил Сибилл. — Твой дом выглядит подозрительно...
— Да. Несколько непривычно, — согласилась я и вздохнула. Мне тоже расхотелось заходить внутрь. Однако нужно узнать о Чорте, и поэтому потянула Сибилла за руку. Неохотно, но он все-таки двинулся за мной.
И тут же, за порогом, обозначилось присутствие Этих. Оловянные вешалки и деревянные столики, кожаные банкетки и серебряные подносы с пачкой нераспечатанных писем, тяжелые занавеси на окнах и даже сами двери — все выглядело так, словно кто-то попробовал это на вкус, ничуть не беспокоясь о съедобности или несъедобности предметов.
— Охранительное заклинание не очень хорошее, — заметил Сибилл. — Вы тут спокойно живете, поэтому разучились их творить. Пригласите кого-нибудь из горных замков, он вам сделает настоящую защиту.
Спорить с ним я не стала. Там, у себя в горах, они всегда были настороже. Обитатели подземного мира норовили незваными прорваться в горные замки. И до Вышнего мира тоже рукой подать, а ангелов или херувимов, или, еще хуже, мелких богов хлебом не корми, дай только вмешаться в какую-нибудь человеческую свару.
Я заглянула в столовую и, пораженная, застыла на пороге. И здесь все надкусано: и края обеденного стола, и фарфоровая супница, и хрустальные бокалы, и серебряные подсвечники.... А за столом чинной компанией сидели несколько Этих. Они обернулись. Вид у Них был жуткий, отвратительный, но, скажите пожалуйста, чего ожидать от плоти пролежавшей в земле несколько десятков, а то и сотен лет, особенно если эта плоть при жизни напичкана мощнейшими заклинаниями против старения, разложения и смерти. Однако у смерти прекрасная память, и она еще никого не забыла. Насыщенная магией плоть поддается ей нехотя, но все же поддается. Одного из Этих я узнала.
— Дедушка?!
Он радостно закивал, уставил на меня тусклые глаза, и облизнул черные губы сухим языком.
Дедушку я помнила. Мне было лет пять, когда его хоронили. Тогда мамочка говорила, что его надо сжечь, и прах развеять по ветру. Но папочка не согласился. Он ответил, что похороны будут такие, как о том распорядился сам дедушка. Тогда мамочка предложила вбить ему в грудь осиновый кол, а лучше — два, и полдюжины серебряных пуль в голову для надежности. Но папочка твердо заявил, что никаких искусственных повреждений тела не будет — дед особенно оговорил это в завещании. Тогда мамочка сказала: 'хорошо, давай закажем гроб из осины и заколотим его серебряными гвоздями'. Папочка возразил, что его отец жил долго и всегда был уважаемым членом общества, во всяком случае, ни разу никто ничего не доказал, а потому он заслуживает гроба из лучшей древесины. Мамочка заметила, что она опасается, как бы жизнь деда не вышла за пределы дат на гробовом камне. В то время я думала, что мамочка слишком жестока к доброму дедушке. Сейчас, повзрослев, поняла ее правоту. Жаль, что папочка настоял на своем и потратился на похороны.
Дедушка, между тем, отодвинул стул, который оставил на нашем замечательном, натертом до блеска паркете некрасивые царапины. Мамочка будет в ярости: она очень строго следит за состоянием паркета. И собственноручно вобьет осиновый кол в дедушку.