Да, старик всем нутром чувствовал — быть взрыву. Когда эти люди приехали в Коккишлак и поставили близ его дома вагончики, Шариф-бобо от злости себе места не находил. Снуют туда-сюда, спорят, землю копают… Это его страшно раздражало. Но потом он вдруг успокоился. «Если все вокруг затопят водой, — рассуждал он мысленно, — может быть, это будет и к лучшему. Не сам ли аллах посылает ему спасение? А там, на новом месте, пойдет другая жизнь. На новом месте всегда хорошо — подальше от старых грехов…» Вот почему Шариф-бобо был так активен сегодня в чайхане. Злые слова Хусайнова, его отца — не в счет. Шариф-бобо знает — всерьез что-либо сказать они не смогут. Сразу заткнутся. Знают, шакалы, чем могут поплатиться. Хотя они вцепились в его душу, но и он держит их крепко. Во время войны сюда в горы, на дальние заимки, поползло всякое отребье — в основном дезертиры, бежавшие от военного призыва. Местные жители вылавливали их и сдавали властям. Но ишан Бабакул со своим пятнадцатилетним сыном Балтой пригрели-таки пятерых дезертиров. Не из сострадания пригрели. Ишану нужны были батраки, и он заставил отщепенцев работать на себя — выращивать картофель для продажи в городе, ухаживать за скотиной. Шариф-бобо, работая в лесничестве объездчиком, набрел однажды в дальнем урочище за Гиссарским перевалом на заимку дезертиров. Как раз ишан и его сын Балта грузили картофель на ослов. Вот была история! Все забегали, засуетились. И Шариф-бобо понял, что его могут убить. Особенно злобно смотрел на него здоровенный, рябой лицом парняга. Кара-сундук была у него кличка. Шариф-бобо положил руку на двустволку, готовый пустить ее в ход, а дезертиры и хозяева заимки были без оружия.
— Что, соседи, может, надо помочь? — спросил Шариф спокойно.
— Ага, помоги, — буркнул ишан.
Так и поехали они вниз, в долину, груженные мешками с картошкой, ишан Бабакул, его сын Балта, Кара-сундук и Шариф.
По дороге ишан уговаривал лесничего не выдавать его.
— Я же молчу, уже столько лет, — намекнул он на их общую тайну.
— Но ты с меня за это молчание вон сколько золотишка вытянул. Все драгоценности мои у тебя на сохранении.
— Аллаху так угодно, — вздохнул ишан.
— А не сатане ли? — зло спросил Шариф-бобо.
Война закончилась, а дезертиры по-прежнему жили в горах.
Трое из них не выдержали и решили, наконец, сдаться властям. Они спустились с гор и пришли в дом ишана, чтобы попросить свою долю заработанных денег. Ишан Бабакул, боясь разоблачения, напоил беглецов водкой и к утру перебил их, пьяных и беспомощных. А затем, выбрав большой холм, закопал их там. Соорудив над их могилами надгробье, какие обычно делают на могилах святых, он пустил слух по Кокдарьинской долине, что аллах самолично построил святой мазар, захоронив здесь сердца всех убиенных на войне.
Но двое из дезертиров остались жить в горах, это Кара-сундук и Шакир. Они не отважились спуститься в долину, видно, грехи их были большими… Однажды к дому Шарифа-бобо пробрался Шакир и попросил его передать письмо своей матери.
— А то умру, никто и не узнает.
Видно, горестно было на душе у этого человека.
Года через два на козьей тропе Шариф-бобо встретил последнего дезертира. Это был рябой Кара-сундук. Он стал еще угрюмей. Раздался в плечах, почернел, взгляд и вовсе стал шальным и диким. Мурашки пробежали по коже Шарифа-бобо.
От него лесничий узнал, что от тоски, видно, Шакир тяжело заболел и скончался. И теперь Кара-сундук живет один.
— Дурят меня старый ишан и его сын Балта. Ну и я буду поступать с ними так же. Картошки не обещаю, а вот мед буду тебе привозить.
— Привози, — коротко ответил лесничий.
Несколько лет он был связан с дезертиром, но когда подросла внучка, Шариф-бобо отказался от услуг Кара-сундука.
Многие годы не видел дезертира, но знал, что Кара-сундук еще жив.
…Они остановились в горловине глубокого ущелья, зажатого головокружительной высоты скалами. Это как раз и был створ, где намечалось строительство плотины. Река здесь была бурной, и облако водяной пыли приятно обдавало лица свежестью. Лошади крутили головами и фыркали, а осел Шарифа-бобо стоял словно вкопанный, не шевелясь.
— Аксакал, вы как-то спрашивали, насколько глубоко будут затоплены скалы. Так вот, сейчас я вам покажу.
Старик слез с осла и встал возле Баскакова.
— Так вот, как бы вам яснее показать. — Взгляд Виктора Михайловича скользил по природным стенам. — Нашел. Вон там, вдалеке, над пропастью в скале видите пещеру?
— Где, где, сынок? — старик с беспокойством смотрел вверх, а когда понял, куда показывает Баскаков, замолк. Потом, пряча испуг, проговорил: — Это не пещера, а каптархона — жилище диких голубей. — И зябко поежился.