-- Умеешь чего-нибудь делать? -- спросил Богдан. -- Ну, чтобы деньги Кузьме с Ильей зарабатывать?
-- Не знаю, вот, глянь, -- протянул Богдану альбом с рисунками.
Тот, полистав, сказал:
-- Нет, за это не подадут. Будем с тобой петь. Мне Илья сказал, чтобы я придумал, о чем вдвоем петь.
-- Не придумал?
-- Чего?
-- Ну, стишки эти самые.
-- Пока нет, я их перед сном придумываю, а как встану -- вспоминаю. В клетке птичка, да? Я птичек люблю, они полезные: летают и летают, никому не мешают, зато червяков, комаров и всяких мошек поедают.
-- Это птичка без крылышка, ее чуть кошка не съела, -- и Роман стал рассказывать про синичку, попавшую когда-то в лапы кошки. -- Плохо, что семечки почти кончились, -- вздохнул Роман.
-- Не проблема, у метро купим.
-- Надо, чтобы были не жареные.
-- Там одна старая учительница семечками торгует: попросим, она принесет не жареных. Выпусти синичку, чего ей в клетке сидеть.
-- Сейчас выпущу, только ты к ней сразу не лезь, она чужих боится.
-- Послушай, что я придумал про твою птицу. -- Нагнувшись к клетке, Богдан серьезно прочитал:
Птичка-однокрылка
в клеточке живет,
в поле не летает,
песен не поет...
-- Ну как?
-- Здорово! -- сказал Роман. Ему и в самом деле понравилось.
-- Мне тоже понравилось, -- кивнул Богдан. -- А знаешь, та учительница, что семечками у метро торгует, мне говорила, что мои стишки под Есенина. Это такой поэт, как у нас на Украине был Тарас Шевченко.
Щелкнул замок, и дверь открылась. Кузьма поставил на стол чашки с кашей и хлебом.
-- Ешьте, -- сказал он и, зевнув, вышел, опять закрыв дверь на замок.
-- Ты глянь, -- повеселевшим голосом сказал Богдан, -- еду раньше принес. Это он, наверное, тебя испугался? Давай есть: это твоя чашка, а это моя -- понял?
34
Поужинав, Роман лег на койку. Он думал, что сразу уснет, уж так намаялся, но спать расхотелось. Как же все круто изменилось в жизни! Ведь совсем недавно было как у людей: мать, отец, квартира, школа. И вот все рухнуло. Жгла обида на дикую несправедливость: ну почему он должен быть здесь -- рядом с кладбищем? Почему бабка выгнала? Ромка понимал, что просто так мать пропасть не могла. Эти и другие вопросы мучили, будоражили, сердили...
У соседа жизнь тоже не мед. Растянувшись на койке, Богдан уставился в потолок и не шелохнется. Из-за больной руки лежать может лишь на спине или левом боку. Куртку снял и бросил на ноги. Кажется, наговорился, а ведь только что рта не закрывал. Всем от него досталось, особенно предкам -- чехвостил злыми стишками почем зря: отец -- идиот, мать -- идиотка. Надо же додуматься! Перед тем как лечь, Богдан признался, что в Москву приехал один, а мать осталась в Донецке, где пьет и мужчин к себе водит. Ему все это осточертело, потому и уехал искать отца. По старым адресам не нашел и теперь вот скитается где попало. Жить у братьев противно, но куда деться? Кузя -- ничего, хоть не лупит, а Илья -- бешеный, бьет чем попадя. Позавчера снова заявил: я, мол, калеку из тебя сделаю, им, калекам, бросают больше.
-- Слушай, Богдан, а отец-то твой, может, и ничего? Ну, не такой уж плохой, -- нарушил молчание Роман.
-- Я его только на фотографии видел, -- вздохнул сосед. -- Мать сказывала, что был красивый и сильный. Я говорит, на него похож.
-- Конечно, похож, -- согласился Роман. Ему чуть легче стало, от того, что не у одного него в жизни все плохо, есть и похуже живут. Чего хорошего у Богдана? Мать пьет, отца сроду не знал. Отец Романа никуда не убежал, любит его. Вот как найдет, уж тогда никто не обидит.
-- А с тобой что? -- прервал его мысли Богдан.
-- Паршиво, иначе как бы тут оказался? Но меня отец любит, только бабка мешает. -- О матери смолчал, сам не во всем разобрался. Вспомнив про бабку, опять начал злиться: это она все подстроила! Сел на койку, огляделся. До того все противно и гадко, но ведь не убежишь: дверь на замке и решетка на окне. Надо с Богданом обговорить, тот наверняка найдет выход, а может, и вместе с ним убежит. Вдвоем-то веселей, да и не так боязно.
Дома бабка за каждым шагом следила и никуда кроме как в туалет одного не отпускала. И тут тоже под замком, а туалета вообще нет. Вот новость, как же без туалета? Ему вдруг захотелось "по-легкому". Спросил: -- А где, собственно, туалет?
-- Пописать можно в ведро, во-он у двери стоит, -- пояснил Богдан, -- подходи и "пис-пис".
-- В ведро?! -- удивился Ромка. -- Странно, очень странно!
-- Ну не на пол же! -- фыркнул Богдан. -- Уж лучше в ведро, чем на пол. -- И тут же чесанул стишками: -- Ромка писать захотел, а ведерко не узрел. Ха-ха! -- засмеялся довольно.
-- Чего ж тут смешного? -- шмыгнул носом Ромка. Его, как назло, уже подпирало. Встал, подошел к ведру и, отвернувшись, со стеснением справил нужду. Думал, что Богдан станет подкалывать, однако тот промолчал.
-- Ну а если... -- Говорить, что "если", Роман не стал, но Богдан сразу понял.
-- Тогда придется дубасить по стене и просить, чтобы кто-то из Кузильев открыл дверь и за ручку сводил в туалет.
-- Кого-кого просить? -- вытаращил глаза Роман.
-- "Кузильев". Кузя и Илья -- дошло?
-- В общем, да. А в туалет, значит, только за ручку?
-- И никак иначе. Да ты не горюй, ходить ночью по туалетам нам с тобой вряд ли придется: живот-то пустой. Хотя, может, при тебе кормить лучше станут?
"Богдан прав", -- подумал Роман, но в окошко на туалет с покосившейся дверью все же поглядел. -- Чего об этом-то еще голову ломать. Молча слушал Богдана: тот многое повидал и его так интересно слушать! Что, если б его не было и пришлось торчать в этой комнате с зарешеченным окном одному? Нет, даже представить невозможно, он бы умер с тоски. Вдвоем же что-нибудь обязательно придумают.
А Богдан рассказывал, как из Донецка добрался до Москвы. Было непросто, но добрался, потому как к людям подход находил. "Подвези, дяденька, отстал я, а мама с папой ищут и плачут..." Не отказывали, да еще и едой делились. Богдан сказал, что так можно добраться куда угодно.
-- А до моего города? -- спросил Роман.
-- Нет ничего проще, -- хмыкнул Богдан. -- Главное -- на глаза милиционерам не попадаться. Ведь сразу станут выяснять, кто ты и откуда. Меня один раз в дежурку таскали, но сбежал.
-- Сегодня отдыхаешь? -- спросил Роман.
-- Какой там отдых! Если б не облава, сидел бы как миленький у метро и канючил: подайте Христа ради калеке на пропитание! Помогите, люди добрые!
-- Это какая такая облава?
-- Ну, на беспризорников, что кругом попрошайничают. Сам слышал, как милиционер Илью предупредил, чтобы меня с собой день-два не брал.
Роман вытаращил на Богдана глаза: как это милиционер мог Илье открыть служебную тайну? Но оказалось, что Илья платит милиционеру деньги.
-- И много?
-- Когда как. Сам не видел, но думаю, немало, потому как собираю о-ё-ёй сколько.
-- Значит, завтра тоже не поедем? Мне, -- признался, -- хочется выспаться.
-- Кабы ехать, то Илья наверняка уже предупредил бы. А выспаться и мне хочется, -- Богдан рассмеялся. -- Я и в электричке, пока едем, сплю.
-- Вот только Бескрылку совсем кормить нечем, семечки-то тю-тю, -- вздохнул Роман.
Богдан оживился.
-- А вареные яйца или печенье она клюет?
-- Не знаю, не пробовал, да и где взять?
-- Так если не поедем, то будем шнырять по кладбищу. Завтра суббота, на могилы яйца, печенье и конфеты люди принесут. Конфеты уж точно не будет клевать, а печенье -- думаю, что будет.
-- А чего по кладбищу шататься? -- нахмурился Роман. У него такое времяпрепровождение интереса не вызывало, да и с могил брать, что мертвым принесут... бр-р!
-- Мы не шататься будем, а венки для Кузи воровать.
-- Венки воровать?! Не буду! -- отрезал Роман. -- Ты как хочешь, я не буду. Если Кузе надо, пусть сам и ворует.
-- Кузя воровать не станет, он только покажет, какие венки взять и к машине отнести. У меня есть ножницы -- проволоку "хык-хык". Но чтобы нас никто не видел, иначе поймают, а Кузя скажет, что он тут ни при чем.