-- И половодье, и как перебирались, тем более как встречали, -- все помню, -- сказал Антон и стал вытирать платком повлажневшие глаза. -- Но больше всего запомнились твои, сестрица, теплые шерстяные носки, что надел -- в них так тепло стало. А еще -- лапша на курином бульоне. Для голодного студента -- смак! По сей день помню.
-- Это хорошо, когда помнится, -- сказал Егор, довольный тем, что брат жены не только вспомнил ту непростую в разлив реки переправу, но и не забыл их хлеб-соль. -- Споем, что ли? -- предложил он. -- Давайте мою любимую.
Любимых песен у него несколько. В этот раз запел про пряху. Голос хрипловатый, неторопливый, глаза задумчивы. Он пел, вспоминая мать, сидевшую на скамейке за прялкой в небольшой кособокой избушке с одним оконцем на улицу. Прялка монотонно крутится, поскрипывает, мать что-то поет, чаще про молодую, красивую девушку со своей думой. Егору старательно подпевали Антон с Валентиной. Песня -- раздумье о прожитом и о том, что человека ожидает. Но вот затянула песню Валентина, и тоже грустную, про любовь и тропинку.
-- Куда-а ве-дешь, тропинка длинная...
А и правда -- куда ведет каждого из нас тропа жизни и где она прервется?
VII
Однако засиделся я, пора и честь знать, -- сказал Антон, поглядев на часы. -- Приду, а жена выговор сделает, что опять допоздна пропадал.
-- Побудь с полчасика, не спеши, -- попросил Егор.
-- Брат, уж не так часто мы и встречаемся, -- поддержала мужа Валентина. -- Все некогда да некогда. Вот Лена придет, тогда ни минуты не задержим.
-- Ого, она загуляет до полуночи, а я сиди и жди, -- сказал Антон улыбаясь.
-- Не волнуйся, придет ровно в десять.
-- В десять так в десять, -- согласился Антон. -- Кстати, что за парень с которым крестница встречается?
-- Мы его, брат, и сами толком не знаем. Вроде из простой, порядочной семьи, учится, да и внешне приятный.
-- С лица воду не пить, -- улыбнулся Антон. -- Был бы с головой, да к тому же, -- и стал загибать пальцы, -- не пил, не курил и Леночку любил. Она этого заслуживает.
-- Ха-ха, -- засмеялся Егор. -- Да таких женихов сейчас вряд ли вообще найдешь, они все с большими или малыми изъянами.
-- Ну почему же, а муж Тамары?
-- Таких, как он, мало, может, один из сотни, -- со вздохом призналась Валентина. -- А дочкин друг вообще-то тянется к ней: встретит, проводит, не охальник.
В это время и Лена во дворе появилась. Вошла в коридор, зонт положила в ванну, чтобы от дождя обтекал, пальто повесила на вешалку, чтобы не помялось, потом стремительно вошла в комнату: щечки красные, глаза блестят, улыбается. Подойдя к дяде, поцеловала.
-- Здравствуйте, крестненький, хорошо что к нам надумали заехать! Соскучились по вас, мама все уши прожужжала.
-- Здравствуй, здравствуй, крестница. Домой, смотрю, приходишь по-военному -- точно и в срок. Решил специально дождаться.
-- Да уж, -- пококетничала Лена. -- Куда денешься, если ухажер собирается в органах служить.
-- Даже так? -- удивился Антон.
-- Но это пока в планах, хотя и не исключено, желание у него имеется.
-- Что ж, точность и аккуратность в человеке -- дело стоящее. Ну а теперь позвольте и мне отчалить. -- Антон встал и развел руками.
-- Так рано, крестненький, -- капризно сморщила личико Лена.
Но Антона поддержали родители: объяснили дочери, что был такой с дядей договор.
Валентина вышла с братом на улицу. Этого момента она ждала, а Егора попросила оставить их вдвоем. Тот понял, что жена собирается поговорить с братом насчет просьбы ее подруги Раисы. Все так, но у Валентины был к брату и еще вопрос -- личный.
--...Ой, Божья Матушка, темь-то какая, -- заохала Валентина, осторожно спускаясь по порожкам и выходя на улицу. -- Как же ты, брат, доберешься?
-- Доберусь, доберусь, не волнуйся. Ты меня далеко не провожай, -- попросил Антон сестру. -- До столба дойдем и иди обратно, иначе назад провожать буду, -- предупредил он строго. Антон не любил осенне-зимнюю слякоть, эти долгие, нудные моросящие дожди, дневную серость и ночную темь. Настроения такая погода не прибавляла.
У перекрестка улиц остановились.
-- Все, Валюша, спасибо тебе за все, дальше не ходи. Прошу, слышишь?
-- Доволен, или что не так? -- тихонько спросила Валентина, хотя об этом могла и не спрашивать, зная, что брату у нее всегда нравится.
-- Еще бы, -- добродушно ответил Антон. Обняв сестру и ласково прижав к себе, сказал:
-- Все, мне пора, иди и корми дочь.
-- Накормлю, брат, накормлю, ты меня только ради Бога не гони. У меня к тебе целых два вопроса. Выслушай, прошу.
-- Говори, говори, что там за вопросы. Между прочим, могла бы и домой или на работу позвонить. Телефон мой знаешь.
-- Да нет, уж лучше не по телефону. Так вот о чем мой первый к тебе вопрос: это по сыну подруги моей, Раисы. Старший-то ее опять в тюрьму загремел. Как она говорила, был пьян, устроил в клубе драку, ну и схлопотал. Ты ему один раз уже помогал... Такие слезные письма, говорит, домой присылает, а она читает и плачет.
-- Чего же она от меня хочет?
-- Ну, хотя бы не весь срок сидеть. Из него трезвого хоть веревки вей и к Рае ласковый. Может, будут какие амнистии... Если нельзя, то не надо, считай, что не просила. Я и ей сказала, если не получится, пусть не обижается.
-- Ладно, подумаю, может, со временем что и получится. Но без спешки, тут надо разобраться. Так и передай Рае, а при случае, может, и сам к ней заеду. Собираюсь на могилу родителей сходить, а там рядышком.
-- Вот была бы рада.
-- Будем считать, что с первым вопросом закончили. Что еще? -- Антон посмотрел на сестру добрым изучающим взглядом. Даже при тусклом отсвете лампы, висевшей на деревянной опоре, заметил резкую перемену в настроении сестры. "Только что песни пела, а теперь будто чем испугана. Странно, с чего бы, вдруг", -- подумал он. Темные бровки Валентины наконец взлетели вверх, а грустные глаза широко открылись, изобразив улыбку. Валентина стала рассказывать брату про два последних с ней случая, про категоричное требование врача срочно сдать анализы и пройти обследование желудка, а она все тянет и тянет, хотя предчувствие самое нехорошее.
Вот этого-то Антон больше всего боялся. Неужели прошлые болячки дают о себе знать? Настроение упало, но Антон умел владеть собой и внешне выглядел вполне спокойным. Не хватало еще, подобно сестре, раскиснуть. Несколько раз память Антона устремлялась назад, к допереездовскому периоду жизни сестры, и вновь возвращалась к последним дням, когда у нее, в общем-то, не было никаких проблем. Мысль работала четко. "Нет, нет, все нормально, просто переволновалась, да и почему должно быть плохо?" -- Всплеснув руками, Антон воскликнул:
-- Не ломай, сестренка, голову. Таких, как у тебя, случаев сколько угодно. Уж мне-то можешь верить?
-- А если не таких, -- спросила обеспокоенно Валентина. -- Откуда знаешь?
-- Знаю, если говорю. Сдать анализы и пройти все остальное по желудку надо. А когда узнаешь о результатах -- позвони, хотя я твердо уверен, что причин для волнения нет и не должно быть. Да я и сам к тебе заеду. Только, знаешь, без хныканья, поняла?
-- Поняла, брат, поняла. -- Валентина жалко улыбнулась и стала вытирать платочком навернувшиеся слезы.
-- Ну все, все, успокойся и возвращайся обратно, а то Егор прибежит. Подумает, куда жена подевалась, уж не закрутила ли с кем?
-- Ты все, брат, шутишь, а мне не до шуток.
-- Ну вот опять за свое. Я что, непонятно объяснил? -- Антон посмотрел на часы, потом, обняв Валентину, поцеловал и, резко повернувшись, пошел к трамвайной остановке.
...А Валентине вновь не спится, не лежится. Беспокойные мысли не радовали. И зачем Антону про свои болячки рассказала? Была ли в этом необходимость? Правильно брат сказал, что не надо ломать голову. Сколько в жизни встречается всяких случаев? Надо только побыстрей сдать анализы и проверить желудок. Не хочется, но что поделаешь. Вспомнила и Наташу.