...Когда-то в комнате общежития, располагавшейся на третьем этаже, их проживало семь человек. Да каких! У каждого свой характер, свои особенности и причуды. В общем, комната с утра допоздна гудела будто пчелиный улей. С учебой все шло нормально, а вот с едой у всех была проблема.
На двадцать два рублика госстипендии (получали, правда, без задержки) особенно не пошикуешь. Подрабатывали кто как мог: на погрузке и разгрузке, на разных строительных работах и все равно ходили с полупустыми желудками.
Были, правда, и праздники. У Семена Коровина мать работала на мясокомбинате. Ему раз в месяц из дома присылали посылку с колбасой или изредка привозились готовые котлеты. Семен был не скряга и делился со всеми по-братски. Ох, как ждали этих посылок.
У Женьки Тюрина в Сухуми жила сестра. К праздникам она ему присылала посылки с фруктами, но фрукты больше доставались девчонкам.
А вот Лешка Грибанов жил в Куйбышеве, по-нынешнему -- в Самаре, и ему тоже приходили посылки. Каждую такую посылку он прятал под кровать, а по ночам что-то доставал из нее и начинал чмокать зубами. Поначалу думали, что у парня зубы побаливают, потому и чмокает. Но как-то, ради любопытства, когда Лешки в комнате не было, вытащили посылку, заглянули в нее, и ахнули -- столько в ней было вяленой чехони и воблы. Брать постеснялись и снова посылку под кровать задвинули. А ночью для всех началась настоящая мука. Лешка грыз вяленую рыбу, а все слюной исходили. На какое-то время он затихал, потом вновь тайно жевал рыбу. Такого издевательства простить ему не могли.
Утром, как только Лешка ушел в читалку, посылку достали и стали поедать ее содержимое. Надо было видеть, с каким упоением и решимостью это делалось! Рыбьи головы и хвосты оставили и, как новогодние гирлянды, протянули на нитках из угла в угол комнаты. Это в отместку на Лешкино скупердяйство. Когда Лешка вернулся с занятий, в комнате был только Женька Тюрин: он приболел и отлеживался в постели. Женька после рассказывал, что Лешка вначале побледнел, потом покраснел. Это когда увидел висевшие на нитках рыбьи хвосты и головы, тут же достал посылку, а в ней -- пусто. Но так и ничего не сказал. Посылки с рыбой ему продолжали присылать, зато теперь Лешка всегда делился с товарищами. Урок пошел на пользу.
И вот, после стольких-то лет...
-- Может, заглянем ко мне на чаек-кофеек, -- предложил Беляев. -- Тут недалеко.
-- Не получится, -- ответил Грибанов и важно поглядел на часы. -- Ровно в пятнадцать ноль-ноль отходит поезд. -- Улыбнулся. -- Однако минут двадцать в запасе имеется. Расскажи, дружище, как живешь?
-- Вообще-то, ничего особенного, -- сказал Беляев. Он переставил сумки поближе к трубчатой ограде, чтобы не мешали прохожим, затем продолжил: -- Живу как все, недавно на пенсию ушел. А еще шестой год как строюсь, но в этом году думаю вселяться. Вот накупил краску, лак, олифу, а это, сам должен понимать, отделкой пахнет. Добавил, что недавно шестьдесят стукнуло.
Беляев по простоте душевной считал, что Грибанов ему непременно посочувствует, скажет, как тяжко сейчас строиться. Это ж надо такой воз тащить! А потом, по-дружески, предложит какую-нибудь услугу, просто так, ради приличия. Но у Грибанова на этот счет оказалось совсем иное мнение.
-- Насколько наслышан, -- сказал он, притулившись к ограде и приняв серьезный вид, -- у тебя квартира неплохая, зачем же строиться?
-- Какой непонятливый, -- развел руками Беляев. -- Жилплощадь маловата, ну и дети, внуки -- понимаешь?
-- Пусть сами и строятся, -- круто отрубил Грибанов.
-- Почему именно так? -- сказал Беляев. Подобные рассуждения ему слышать приходилось, и не раз. -- Выходит, что думать только о себе? Но это ж попахивает эгоизмом?
-- Эгоизмом, -- хмыкнул Грибанов. -- Сам только что сказал -- шестьдесят стукнуло. Мне тоже, кстати, столько же скоро будет. Не забыл, надеюсь?
-- Как забыть, такое не забывается, -- улыбнулся Беляев. Алексей родился на 8-е Марта и уж кого-кого, а его завсегда вместе с женщинами поздравляли.
-- То-то и оно. Теперь послушай мой тебе дружеский совет. Так вот, обижайся-не обижайся, но я считаю, что детям мы не нужны. У них свои проблемы и заботы, им вовсе, поверь мне, не до нас. Похоронить путем не смогут, а после на могилу арканом не затащишь. Потому вывод сам собой напрашивается -- о себе, пока не поздно, подумать надо. Хоть самую малость пожить в свое удовольствие. Дошло?
-- Зачем же так о детях? Не все же они беспамятливые? Своих, к примеру, такими не считаю.
-- Ничего ты, я смотрю, не понял. Смею заверить, что большинство из них именно беспамятливы. Убежден на все сто процентов. Потому и дочь к мужу отправил с напутствием, -- Грибанов покрутил у головы указательным пальцем, -- живи и дай другим пожить. Живет... пока. Квартиру разменял и сына отделил. Никто нам теперь с женой не мешает. Чем плохо? Да, забыл сказать -- прошлой осенью купил неплохую яхту. Что я, в конце концов, не заслужил? -- Лицо Грибанова покраснело, на лбу появилась испарина. Он все больше и больше заводился, будто кроме проблем жилья и отдыха его ничто не волновало.
-- Вот уйду на пенсию, -- сказал мечтательно, -- ох уж и порыбачу! Подамся на лето в Астрахань, отключусь от житейских проблем. Ты даже представить не можешь, какие там чудные места, какие заводи! А рыба? О-о-о! -- Грибанов посмотрел на Беляева, усмехнулся и сказал с явным укором: -- Хотя как представить, если в твоей голове краска, гвозди да всякая строительная дребедень. Ладно, так и быть, как-нибудь вместе порыбачим, сам потом проситься будешь. А то радуется и чему -- вселяться собрался. Тут не радоваться, а рыдать надо. Вот как вселишься, так и в раба дома с этими самыми сотками превратишься.
-- Не у всех же так ловко получается, -- недовольно пробурчал Беляев, начавший явно тяготиться повернувшим не в то русло разговором. "Вот и встретились, -- подумалось, -- вот и поговорили".
Но Грибанов на его реплику ноль внимания. Он продолжал и дальше накручивать как надо отдыхать и жить умеючи.
-- У тебя не хуже моего получится, надо только хорошо захотеть. Сколько, думаешь, тебе годков осталось пожить? Ну, скажи, скажи, только не загоняйся. -- Беляев начал прикидывать, но Грибанов, не дождавшись, опередил: -- Годков семь или от силы десять, с разницей в пару-тройку лет туда-сюда, не больше. А мужики сейчас вообще, как мухи вымирают. Так какое же это время? Мгновение, мизер, вот это что! Считай, что ничего жить уже не осталось, что ты -- мертвец!? Понимаешь или нет, о чем я говорю? Пожить тебе, дружище, в свое удовольствие надо пожить, понял? -- Грибанов назидал так настырно, что Беляев в смятении подумал, а может, и в самом деле он уже умер, а вместо него лишь тень с сумками по городу бродит? И вообще, не зря ли он затеял стройку? Сколько денег, времени и сил угрохано. Пять лет сплошной нервотрепки, а уж если по-честному, то конца-края пока этой стройке не видно. Сколько же можно, как заводному, да на старости лет, мотаться туда-сюда? Оценят ли детки тяжкий труд?
-- Ну, Алексей, ты меня обрадовал, ну и воодушевил! -- Беляев недовольно покачал головой, глубоко вздохнул и переставил с места на место сумки. -- Уж чего-чего, а такой чепухи, ей-Богу, от тебя не ожидал. Значит, говоришь, я мертвец?
-- Ты отчего скис-то? Ой-ой-ой, какой нежный, поглядите на него -- обиделся! Ну, да, мертвец! Так надо ж думать, что к чему сказано! -- Громко хмыкнул. -- Не ожидал, прямо панику развел.
Грибанов позабыл, что Беляев критику всегда воспринимал близко к сердцу. Опомнившись, что все это не здорово выглядит, примирительно проблеял:
-- Я ведь и сам, между прочим, одной ногой в могиле! Перешагну второй, и туда же! Так что с того? Купил яхту, займусь рыбалкой, а на семейные проблемы, -- Грибанов помолчал, важно надул губы и почесал лоб, -- мне наплевать. Их все равно до конца не решить. Так что кончай обижаться.
Но Беляев отключился и весь как-то сразу сник.
"Ну и дурак, раз ничего не понял", -- подумал Грибанов. Бросив взгляд на часы, вспомнил про отход поезда. На всякий случай сунул Беляеву свою визитку и вновь пообещал пригласить в гости. Беляев знал, что это абсолютно нереально, потому как ему будет не до рыбалки. Какая уж тут рыбалка! К остановке подошел, громыхая, старый трамвай. Без особого энтузиазма бывшие сокурсники обнялись и расстались.