... не мой. - Не парить нам в этом космосе, малышка. Ты ещё не поняла? Мне не нужна, нахуй, ничья помощь - ни твоя, ни чья-либо ещё, особенно твоя. Глупая, глупая Тая. Мне не нужно это ебучее спасение, потому что мне нравится то, кем я являюсь! Нравится, понимаешь, быть таким обдолбанным, молодым! Я счастлив, сука!
И снова кашляет так, что мне хочется закрыть уши. Кашляет, схватившись за стенку так, что если бы он отпустил её, непременно бы упал на пол и захлебнулся в собственной блевотине.
Счастлив.
Меньше всего я сейчас верила, что он счастлив. Меньше всего я верила, что ему не нужна помощь. Всё, что он сейчас делал и говорил - это и есть крик о помощи. Я это понимаю. Жаль только, что он этого не осознаёт.
В моих глазах отчаяние настолько въелось, что даже слёзы не хотят выкатываться теперь. Я смотрю на него - ну должно же быть что-то! И в сердце у меня горит - как, как донести до него? Я дышать не могу, и в коже ладоней не чувствуется боль от впившихся ногтей.
- Хотя... - он смотрит на меня, облизываясь. Словно оценивает. А потом усмехается. У меня сердце замирает на миг, а потом тут же падает в пятки. - Если ты на всё готова, то сделай для меня кое-что.
- Что? - тут же спрашиваю я, глядя прямо ему в глаза.
- Отдайся мне. Отдайся так, словно это твой последний день в мире. Дай мне своё тело, птичка. Только потом не приходи поплакаться - я трахну тебя сейчас, потому что мне это нужно прямо сейчас.
Я не могу ничего говорить. Мне только бесконечно больно. Невозможно. Как он может так говорить? Как? Это вовсе не он, это совсем не мой Игнат.
Может, если я всё же сделаю это, он поймёт всё и полюбит меня?
Сейчас у меня даже не возникало никаких мыслей, как это наивно-глупо-тошнотворно. Я лишь снова ощущала эту блядскую надежду, которая всё никак не умрёт.
- Ладно, - произнесла я дрожащим голосом. Я безжизненно посмотрела в его глаза и почувствовала... нежность. Да, снова нежность. А увидела в его глазах только насмешку, непонятную злость и любопытство, как далеко я готова зайти.
А я зайду далеко, можешь быть уверен.
- Раздевайся, - сказал он сухим, холодным, далёким голосом. Его глаза, которые, казалось, смотрели на меня, были так же далеки, как и он сам. Не со мной. Даже когда я собираюсь переспать с ним.
Я дрожащими руками стала расстёгивать пуговицы своей кофточки. Она не поддавалась. Слёзы были готовы сорваться с глаз, и я из последних сил сдерживала истерику.
- Что ты там возишься? - раздражённо воскликнул он и злобно разорвал на мне кофту. Я задрожала от внезапного холодка, пробежавшего по голой коже, и прикрылась руками.
Но он силой отодрал мои руки и приблизил меня к себе, больно схватив за талию. Его рука забралась под лифчик и больно ущипнула меня за сосок. Мой крик потонул в его грубых губах, неожиданно легших на мои.
Он сминал и покусывал мои губы совсем не так, как делал это раньше. Я чувствовала противный - теперь противный - вкус алкоголя. Чувствовала его руки везде на своём теле. Они причиняли боль, безжалостно, противно лапая меня. Царапая своей грубой кожей. Я была безжизненна в его руках, а когда его пальцы прикоснулись к пуговице на джинсах, внезапно задрожала.
И тогда я поняла, насколько это всё омерзительно. Ужасно, противно, гадко. Слёзы покатились по щекам, и я всхлипнула отчаянно, громко, больше не сдерживая себя. Я тут же оттолкнула его, громко рыдая. Села на колени, торопливо собирая пуговицы отчаянно дрожащими руками. Схватила блузку, кое-как напялила на себя и запахнула полы.
- Так ты готова на всё ради меня, да, малышка? - насмешливый, злой голос догонял меня, когда я уже убегала из его дома.
Я рыдала. Безнадёжно, с пронзительной болью. Слёзы застилали глаза, и потому я не увидела Даню, с которым столкнулась у двери. Он не успел ничего сказать, потому что я тут же убежала в свою квартиру. Но я увидела, как его взгляд скользнул по моему лифчику и зарёванному лицу.
Матери дома не было, а потому я могла не скрываясь забежать в свою комнатку. В свой маленький мирок, который спасал меня от всего. Который спасёт меня и сейчас.
И тогда, уткнувшись в свою смешную мохнатую подушку, я позволила себе понять - над моими чувствами жёстко надругались.
Сожалеть не о чем
Слёзы в подушку не помогали справиться с этой бесконечной болью. Зато подушка помогала заглушить дикие рыдания, чтобы их не услышала мама. Вот только она всё равно пришла.
- Что случилось, доченька? - я слышу её непривычно ласковый и встревоженный голос и сильнее вдавливаю лицо в подушку. Только этого мне сейчас и не хватало. Заботы.
Не нужно обо мне заботиться, ведь я сама во всём виновата.
Я чувствую, как кровать продавливается под маминым весом. Она ложится рядом и кладёт тёплую руку мне на дрожащее плечо. Я всё ещё всхлипываю и не хочу говорить.
- А ты всё-таки влюбилась, - задумчиво и очень грустно говорит мама, поглаживая меня по спине. Меня начинает клонить в сон, но я заставляю себя бодрствовать, чтобы узнать, что ещё она скажет. - Как бы я тебя не оберегала, маленькая Таечка всё же влюбилась в одного из этих плохих мальчиков.
- Мам, ты не виновата, - между всхлипами говорю я, поднимая голову и смотря на неё. Удивляюсь, как много морщин появилось на бледном лице.
Меня снова тянет хорошенько поплакать. Конечно, в этом не виновата мама, это ведь не она бегала за тем, кому она не нужна. Это только я, это всё я.
- Нет, милая, виновата. Моя миссия - оберегать тебя, дать тебе хорошее воспитание и образование. А со всеми этими скандалами с папой я совсем забыла о тебе. Прости меня, моя хорошая.
Она говорила так ласково, так нежно, словно мне ещё три годика. Но сейчас мне это и нужно было. Я почувствовала, что проваливаюсь в сон.
- Когда-то я тоже так была влюблена. Бегала, как дурочка, за тем, кто вновь и вновь отталкивал меня, но мне казалось, что всё ещё не кончено, что он даёт мне надежду, что, может, он полюбит меня когда-нибудь... И вот что из этого получилось с твоим папой. Я как была ему не нужна, так никогда и не буду.
Я хотела что-то ответить, но больше не могла.
* * *
Я делала уроки в своей комнате, когда внезапно прозвенел звонок в дверь. Это был один из тех редких дней, когда отец был дома. Только теперь мама ушла по «делам», потому что не могла выносить его холодное присутствие. Она сказала, что ненадолго, но прошло уже два часа. И я даже не знала, что лучше - быть с папой и совсем не разговаривать с ним или же с мамой, которая постоянно кричит на меня. Хотя сейчас уже гораздо меньше - она даже разрешила мне бросить музыкалку, но репетиторов заставила оставить, потому что экзамены.
- Тая, это к тебе, - закричал отец из прихожей, и я услышала удивление в его голосе.
Кто же это мог быть?
Приподняв брови, я встала, разминая спину, и пошла в прихожую. И тут же чуть не лишилась чувств. В дверном проёме стоял замявшийся Игнат, а рядом с ним отец, прожигавший его подозрительным взглядом.
Я сглотнула вязкий комок слюны и задрожала. Я не могла смотреть на него, просто не могла. Руки снова задрожали, и я сцепила их в замок и резко выдохнула. Успокойся, успокойся. Отец отошёл поодаль и встал там, намереваясь слушать весь наш разговор.
- Папа, ты не мог бы оставить нас? - хрипло спросила я, а потом прокашлялась.
Отец, наградив Игната тяжёлым взглядом напоследок, зашёл на кухню. Я понимала его подозрения. Игнат не внушал доверия. Не у меня точно. Теперь нет. И никогда более.
Передёрнув плечами, я подошла к двери. Но не стала приглашать его внутрь, даже встала чуть подальше от него. Мой взгляд дёргался от моих рук к его ботинкам, и наоборот, но выше я смотреть просто физически не могла. Мне чертовски страшно, а ещё больно, очень больно.