Куда там!.. Тела, мое и его, жили своей жизнью и не желали слушать никаких уговоров. Их будто держали впроголодь, а потом вдруг спустили с поводка в супермаркете за минуту до закрытия, и теперь, не отдавая себе никакого отчета, не в состоянии сдерживаться, рыча от нетерпения, они хватали с полок все, до чего успевали дотянуться, и, не спрашивая об условиях, о цене, о сроке годности, не интересуясь вообще ничем, едва-едва успев сорвать упаковку, запихивали в рот все подряд: мясо, рыбу, фрукты, печенье - все… Быстрее, быстрее, быстрее… Пока не отобрали, пока снова не дернули поводок, скорее… Опаляя губами губы, неосторожно прикусывая, переплетаясь языками, успевая только выдохнуть в секундных паузах:
- Я скучал по тебе.. и я скучал… скучал, скучал…
О, да: он хотел меня!.. Все еще, по-прежнему - он меня хотел!.. Он отзывался на мои прикосновения, отчаяно искал их, бросался им навстречу и в унисон хватал ртом воздух - поверхностно и часто, то и дело прижимаясь пахом, заполняя собой каждую мою выемку, огибая каждый выступ, вклиниваясь бессознательно и привычно - естественно… Все эти месяцы у него была своя, скрытая от меня жизнь, наполненная незнакомыми предметами, людьми и событиями, но и она, кажется, ничего не изменила, не сделала меня только лишь тенью, воспоминанием, мимолетным и почти безболезненным уколом прошлого… Нет!.. Он все еще меня хотел… моих объятий, моих прикосновений… меня… меня - не идеального… может, не самого подходящего, но меня… меня…
И нет, он не мог притворяться! Эта крупная дрожь, что то и дело пробегала сейчас по его телу, и то, как он целовал меня… как, кажется, не целовал никогда… мыча и тычась мне в лицо ртом, носом, подбородком - как попадет… как слепое, голодное животное… Он не мог - если бы не любил… Если бы все еще меня не любил!.. Все еще… И я держал его… изо всех сил… и прижимал к себе, толкал вперед, и не замечал, как мычал и подавался навстречу сам… и не было в тот момент ничего правильнее этого… ничего…
Он очнулся, когда я сжал в ладони его член.
Через джинсы, путаясь в полах куртки, продираясь через препятствия, с силой вклинивая руку и напрягая пальцы, чтобы почувствовать его сквозь слои ткани и выпуклый шов молнии. Я сжал его и - о, он был твердым!.. Он был восхитительно горячим и твердым!.. Мне не было нужды воскрешать это ощущение в памяти, я и так прекрасно знал, каким горячим и твердым он может быть, каким раскаленным… Как он ходит внутри, как к этому ритму подстраивается мое дыхание, мой пульс, стук крови, как отзывается на него мой собственный член, как ноет, как исторгает из себя первые капли, как… как…
- Подожди, постой, - забормотал он лихорадочно, по инерции еще продолжая тянуться губами, но уже стараясь отодвинуть мою ладонь. - Подожди…
- Нет! - другой рукой я схватил его за затылок, чтобы он не смог отвернуться. - Нет!
- Тебе нельзя…
- Можно!
- Тебе надо…
- Не надо!
- … поесть и отдыхать…
- Нет!..
- Тебе нужно лечь…
- Да! - на секунду я отпустил его рот и разжал пальцы, но только лишь для того, чтобы, задыхаясь, рвануть с его плеч куртку и в попытке дотянуться до ремня задрать свитер. - Да, Холм, мне нужно лечь!.. Сейчас же… очень нужно… с тобой… немедленно…
- Подожди, подожди… Послушай…
Он сопротивлялся - насколько хватало его слабеющих с каждой секундой сил - пытался отвернуть лицо, уйти от моих губ, отодвинуться, но напрасно: его собственное тело, обезумев точно так же, как и мое, предательски подавалось вперед, подставлялось моим рукам, жадно выпрашивая ласку, льнуло, прижималось, терлось, искрило, било в пространство раскаленными волнами. Наконец он сдался: рыкнул и резко толкнул меня к стене.
Я откинул голову и тут же непроизвольно вскрикнул: затылок взорвался оглушительной болью, мгновенно опоясавшей виски и лоб, в глазах заполыхало так, что пришлось зажмуриться.
- Эй, эй! - испуганно закричал он, подхватывая меня на руки, когда, теряя расновесие, я стал заваливаться вбок. - Тихо-тихо!.. Я тебя держу, не волнуйся… Ты только не волнуйся!..
Я открыл глаза и, опираясь на его предплечье, цепляясь по свитеру вверх, очень медленно выровнялся. Голова гудела, и его испуганное лицо прямо передо мной слегка двоилось, но в целом… в целом…
В целом, я, кажется, все же был жив, и главным тому доказательством было синее, перламутрово-мерцающее свечение, заливающее теперь всю квартиру - снова, как прежде, как раньше. С тех самых пор, как он впервые переступил ее порог.
- Как ты?.. Скажи что-нибудь, - его взгляд в панике метался по мне вверх и вниз, пальцы ощупывали тело, одновременно осторожно прижимая к стене, не давая упасть. - Больно?.. Ты можешь говорить?.. Нет, не надо - не напрягайся!.. Ничего не говори и не двигайся, мы поедем обратно в “скорую”!.. Сейчас-сейчас, потерпи немного… Хочешь сесть?.. Я тебе помогу… Сейчас, подожди, я закажу такси, сейчас… Черт!.. Черт, черт!..
Продолжая поддерживать меня одной рукой, другой он стал рывками вытаскивать из кармана телефон - тот, видимо, за что-то зацепился внутри.
- Черт, да что же такое!.. Сейчас… Потерпи совсем чуть-чуть, ладно?!
- Холм! - я схватил его за запястье, и он тут же замер, тревожно вскинул глаза. - Холм, успокойся!.. Ничего страшного, я всего лишь слегка ударился затылком о дверь, а не получил битой в темном переулке!..
- Но…
- Не “но”, - я помотал головой и тут же рефлекторно поморщился: вселенная снова качнулась. - Нет никаких “но”. Я, конечно, понимаю твое желание изо всего сделать мелодраму…
Улыбка вспыхнула лучиком в самой глубине синевы, но он поспешно ее подавил. “Это ничего, - подумал я, большим пальцем отвлекающе поглаживая тонкую кожу рядом с ниточкой пульса. - Я знаю, что ты там, я тебя вижу…”
- … но на сегодня мелодрам достаточно.
- Но, - снова начал он.
Вместо ответа я потянул его на себя:
- Лучше обними меня.
Он вздохнул, сдаваясь, и бережно обвил меня руками.
- Больно?
- Немного, - не стал отпираться я. - И немного все кружится…
- Давай-ка мы тебя наконец положим.
Я скользнул ладонями ему под куртку, у поясницы оттянул свитер и залез под футболку.
- Предлагаю для начала все же раздеться…
- Да, - он еле слышно усмехнулся, - это хорошее предложение. Давай я тебе помогу, и ты ляжешь.
- Угу, - покладисто согласился я. - С тобой.
Ничего не говоря, он поцеловал меня где-то в волосах у здорового виска и мягко отстранился. Взял за манжету одного рукава и потянул в сторону. Дождался, пока я вытащу руку, потом потянул за манжету другого. Повесил куртку на вешалку. Снял шарф и забросил его наверх.
Затем сел на корточки и плотно ухватил правый ботинок за задник.
- Ты опять начал играть в прекрасного принца? - поинтересовался я, опираясь на его плечо и вытаскивая ногу. - Что за сопли вы снимаете там, в этом вашем Копенгагене?..
- … а потом я сделаю тебе хлопья, и ты поешь, - продолжил он, как ни в чем ни бывало. - Теперь левую.
- Терпеть не могу овсяные хлопья.
- Очень жаль…
Он собрал оба ботинка по полу, поставил их в угол, разделся сам и повесил свою куртку на вешалку. Повернулся, посмотрел на меня - и она была там!.. Снова была, в глазах, на губах, в голосе - улыбка, его невероятная улыбка!.. Теперь уже отчетливая, яркая! Привычная, знакомая - моя!..
- Очень жаль, потому что придется есть именно их.
- Я бы лучше съел стейк, - сказал я. - Средней прожарки, с картошкой. И еще что-нибудь неприлично сладкое на десерт.
Он поджал губы и сосредоточенно свел брови.
- Понимаю. Стейк - это очень вкусно. Берется хорошая говядина… Для торжественного случая можно мраморную, но и обычную, если ее правильно приготовить… Так вот: берется говядина - лучше со спины… Мясо должно быть сухим, чтобы у него была такая гладкая, шелковистая поверхность… И свежим, но не парным…
- Не парным? - я изобразил крайний интерес.
- Нет, - в том же тоне продолжил он.