Так вот, я выкуривал косячок на крыльце, и на душе как-то сразу становилось легче. Так что можно с уверенностью сказать, что травку я принимал в сугубо медицинских целях, она помогала мне, как это говорится, видеть вещи в перспективе.
Еще был театр. С театром у меня всегда была особенная связь, в нем я оживал, начинал дышать полной грудью, вдыхая этот ни с чем несравнимый запах сценической пыли напополам с пудрой для париков, прислушивался к тяжелому хлопанию занавеса и трогал кончиками пальцев потертый плюш сидений. Это успокаивало.
Не то чтобы у меня было много ролей — так, несколько, подходящих возрасту и, как выражался режиссер, мироощущению. Я был с ним не согласен, я четко знал, что прекрасно справился бы с ролью Цезаря, доведись нашему антитеатру ставить сцены из древнеримской жизни (оргии и вомитории). По крайней мере, лавровый венок у меня на голове смотрелся бы просто отлично.
В театре я был не одинок, в театре я был вообще не я. У меня было другое имя, другое тело, другой голос, другая вселенная (мраморные полы и мебель чиппендейл). Здесь мне не требовались искусственные стимуляторы, достаточно было сесть перед зеркалом в гримерке и протянуть пуховкой по лицу — и вуаля, вот меня нет. Есть персонаж, который родится, проживет насыщенную жизнь и умрет, любимый всеми, прямо на этой сцене, и все за очень компактные полтора часа (с антрактом), без повторений и банальностей. Чего же больше желать.
Ах да, я не сказал вам, что попутно снимался в сериале?
На прослушивание я попал годом раньше, в тот же период, когда отчаянно пытался решить для себя, бросить ли сквош сразу после первого занятия или походить недельку-другую. Объявление висело на доске для информации (ну а где же еще), и в нем говорилось о наборе каста, причем действие происходило в Ниссене, в моей же школе, так что и далеко ездить не надо было, вообще ездить никуда не надо было (см. выше п. «дорожное движение»).
Прослушивание я прошел относительно просто. То ли сказался какой-никакой театральный опыт, то ли я был невероятно хорош и без запинки выдал требуемый текст, то ли банально подходил по типажу, и режиссер надеялась за пару репетиций вылепить из меня Тома Хэнкса времен «Филадельфии». Впрочем, ничего лепить не пришлось — мы играли «самих себя», насколько это было возможно: таких же подростков (каких вокруг пруд пруди) с такими же подростковыми проблемами, как у всех (секс, наркотики, рок-н-ролл). Мой персонаж, Исак, которому Санта принес однажды в подарок аккаунт на Grindr**, постепенно выходил из шкафа, со всеми вытекающими, попутно пытаясь выстроить отношения со сверстниками на фоне семейной драмы в виде чокнутой матери и бросившего их отца. Все как у всех, в общем.
В принципе, если подумать, то ничего такого из ряда вон. Ну, как бы камингаут, да — но давайте будем честными: Норвегия — это не горные деревни Афганистана, не Сомали и не Чечня (Чечения? никогда не знал, как правильно). Норвегия — это страна победившей демократии (торжественный подъем флага в День Конституции, триколорные ленточки на лацканах и Ja vi elsker dette landet*** в качестве сигнала входящего у некоторых особо патриотичных особей). Здесь оголтелая толпа воинствующих имбецилов не волокет вас за волосы под барабанный бой прямехонько на костер только потому, что вы, по их авторитетному мнению, не туда суете свой член. Выходящим из шкафа здесь вежливо придерживают дверцу и суют в руку чашку кофе. Быть гомофобом, как и расистом, стыдно и нецивилизованно. Это как кричать на перекрестке, что у тебя маленький член: глупо и дико. Так не делается.
Но, тем не менее, процесс это психологически сложный, для кого-то даже травматичный, не всем нравится кофе (хотя Норвегия помешана на кофе, чай здесь на крайний случай, если вы случайно заболеваете желтой лихорадкой или эболой), а некоторых дверца шкафа ощутимо хлопает по заднице (в виде религиозного порицания отдельных двинутых евангелием родственников). То есть как бы есть еще над чем работать на местах (когда глобально вопрос решен).
И вот, мой персонаж в течение первых двух сезонов постепенно утверждается в мысли, что нравятся ему мальчики, а не девочки.
Теперь, наверное, самое время поговорить о том, кто нравился мне. Мне нравились и те, и другие, я, как говорится, любил ближнего своего как самое себя — без разбора. Любого ближнего. Лишь бы человек был хороший (желательно без эболы, кинков на каннибализм и других вредных привычек). К 17 годам на моем счету любовника имелось 3 непродолжительных романа: (а) Кристин Ларсен, 2012 год, мы потеряли девственность друг с другом в раздевалке спортзала — нас закрыли случайно и оставили так на несколько часов, мы боялись замерзнуть насмерть и вынуждены были принять все меры для спасения наших жизней, кроме того, откуда нам было знать, что творилось снаружи — мы искренне надеялись на ядерную зиму и тот факт, что кому-то придется снова заселять землю; (b) Анита Нильсен, ноябрь 2014, целый месяц мы были страшно счастливы, а потом она неожиданно бросила меня на предрождественской вечеринке; и, наконец, (с) Марит Эйнес, тоже ноябрь 2014, та же самая предрождественская вечеринка, мой первый минет в туалете для инвалидов и причина, по которой меня бросила не вовремя зашедшая в тот самый туалет Анита Нильсен. Как видите, ноябрь 2014 года оказался богатым на любовные приключения, но за ним в моей сексуальной жизни наступил продолжительный застой. Опыта со своим полом у меня не было, порно не в счет.
И вот я играл персонажа, на протяжении двух сезонов никак до конца не решающегося признать себя таким, какой он есть на самом деле, и как следствие, подверженного фрустрации и вспышкам темперамента. А еще он был одинок, этот Исак — и вовсе не потому, что ему нравились члены, а вроде как должны бы вагины, вовсе нет. Он был одинок просто так, без причины, и в этом я его понимал больше, чем кто-либо другой.
Его вселенная была тоже более или менее устроена, за исключением, конечно, отдельных случаев религиозного фанатизма и того факта, что «папа не может больше жить с мамой, но мы оба тебя очень любим, сынок» (ну и где вы найдете семью, где родители не портят жизнь детям тем или иным способом), но в целом — у него были хорошие друзья, игровая приставка и возможность ходить в одно из самых престижных учебных заведений в Осло (два члена королевской семьи протирали здесь монаршими задницами скамьи, между прочим), где вероятность ситуации, когда кто-то из дегенеративных старшеклассников может поймать на школьном дворе и прописать пизлюдей просто так, по причине неуемно-кипучей энергии и общей ублюдочности, сводилась к минимуму (а это в наше время, учитывая уровень подросткового насилия, уже большое достижение).
Мы с Исаком неплохо подружились и отлично отыграли два сезона, вечерами валяясь на кровати, делясь косячком и пытаясь разобраться, как нам жить дальше (с этим вот всем). Мы настолько хорошо притерлись друг к другу, что иногда даже менялись одеждой (хотя, справедливости ради, скорее это он носил мои футболки и бини, чем я его). Я отвел ему место в моей вселенной, не то чтобы самое почетное, но все же видное, прямо у шкафа с футбольными кубками, там не дуло, было почти чисто и довольно тепло. И вот когда мне, наконец, стало казаться, что мы ровно двигаемся по намеченной траектории (в стабильном темпе), что-то где-то пошло не так.
Видимо, отскочил какой-то важный болт, отвечающий за такую же важную сцепку, и не успел я глазом моргнуть, как моя вселенная натужно заскрипела, накренилась (с верхних полок попадали порножурналы) и, визжа тормозами и не вписываясь в поворот, на полном ходу столкнулась с другой вселенной, двигавшейся по встречной полосе. Выглядела та вселенная отменно, как новенькая Тесла, прямо с конвейера, отполированная и безупречная, ее хотелось гладить по вздрагивающему упругому корпусу, как чистокровную английскую скаковую. Я представил себе, чего мне будет стоить страховая выплата, и внутренне задрожал, не в силах, однако, отвести взгляда от этого чуда вселеностроения.