Аля вглядывается в пожелтевший портрет, но не может сфокусировать взгляд. Покойница ускользает. Вдобавок слепит поднявшееся над горизонтом солнце. Чтобы избавиться от рези в глазах, она опускает голову. Но огненный диск продолжает буравить веки.
— Мама! — раздаётся зов всех страдающих детей Земли. — Мама!
В перламутровом мареве — женская фигура. В волосах-рассветные лучи.
— Девочка моя! — («Мамин голос!») — Когда ты болела, то просила меня не выключать лампу.
— Я боялась темноты.
— Но на другой день ты пробуждалась без страха. Наступало светлое утро.
— Где ты, мамочка?
Вопрос остаётся без ответа. А в висках стучит: «Не буди девочку! До светлого утра!»
Часть 2
Красный маррокен
ЛАВ-СТОРИ ПО-ТАРАКАНОВСКИ
Как-то вечером, когда дождь заштриховал окна, раздался стук по воротам. Одно сердечко так и рванулось ему навстречу. Но вместо ставшей родной футболки («Never complain and never explain!») нарисовалась клетчатая шаль.
— Мир — вам. А я к вам!
— С миром и принимаем. Как поживаете, Анфиса Павловна?
— Да слава Богу: живём — хлеб жуём. А я гляжу — московка ваша всё здесь. — И огладив Алю жалостливым взглядом, присовокупила: — Худа-то! Бёдрышки — что ручки от тазика…
Под привычный бабушкин речитатив «московку» заклонило в сон.
— Садитесь с нами чай пить!
— Дело благое. С чаю горя не бывает. А я с утрення селёдочкой осолонилась.
— Как здоровье ваше, Анфиса Павловна?
— Давно уж пень, да не хочется в тень.
Старица, держа блюдце на растопыренных пальцах, принялась вкушать излюбленный северянами напиток.
— А мы тайну разгадываем, — встрял Васёк, — про девочку. Ну ту, что будить не надо.
— Вижу-вижу, как вы Таракановку шагами меряете. Да только зряшное дело. Битого, пролитого да прожитого не вернуть…
— А если постараться? — стряхнула оцепенение Аля.
— Следочки те уж остыли…
— Какие?
— Тех человеков, кто видел да слышал.
Здесь московская гостья снова едва не унеслась на крыльях Морфея. Но любопытство пересилило:
— Но ниточка всегда остаётся. Нужно только потянуть!
— Да и тянуть-то не всяк охоч, — не сдавалась бабушка. — Только я вам, лапушки, вот что скажу. В бывалошно время я и вовсе к оконцу не подходила. Занято было местечко.
— Ох, скрытничаете, Анфиса Павловна! — Но бабушке от провокативного тона молодой хозяйки ни тепло, ни холодно. Она бесстрастно плетёт словесное кружево. И оно — похлеще снотворного: — Хозяин мой обезножил…
— А что это значит? — Аля задала вопрос, чтобы дать работу обмякшему языку.
— Аль не русская? — бабушка воззрилась на «московку», квашнёй растёкшуюся на стуле. — Обезножил — это когда ноги не ходют. — Анфиса Павловна переводит взгляд в «никуда» и продолжает: — Любил, сердечный, в окно глядеть. И много чего видал.
— Например? — пошевелилась осоловевшая Аля.
— Как-то заикнулся о Гришке Кудреватом.
— Маринкина родня, — счёл необходимым пояснить Васёк.
Про него на деревне говорили: «Родился — мал, вырос — пьян, помер — стар, а свету не видал».
На этот раз Алька уходит в аут окончательно. А Светлана-Соломия силится направить беседу в определённое русло: — А чем он привлёк внимание вашего мужа?
— Вёз на тачке гробик.
— Для кого?
— А кто ж ёго знат? На заказ, вестимо.
В реал Алька вернулась от Васиного дисканта:
— Ещё один вопросик, Анфиса Павловна! Известно, что во время монастырского погрома произошло ЧП. Человек с часовни упал.
— Не человек, а Ванька Кудреватый — сродник Гришки Кудреватого. Тогда присказка была: «С чёрным в лес не ходи, рыжему пальца в рот не клади, лысому не верь, а с Кудреватым не вяжись!» — Концы шали крестом опоясали старушечью грудь: — Пошла я до дому.
— До свидания, Анфиса Павловна!
У самого порога старушка обернулась и, грозно сверкнув утонувшими в веках глазками, провозгласила:
— Во всём были властны богохульники! Но в одном не было им воли. — В смерти!
Когда за гостьей закрылись ворота, и Светлана-Соломия принялась убирать со стола, к Але пришла охота поболтать:
— А чего бабуля такой кипеж подняла?
— Прошлое вспомнила.
— Это в каком веке было!
— Для тебя — давно, а для неё — вчерашний день. — И молодая домоправительница скрылась за занавеской, разделявшую хозяйственную зону и столовую.
— А она красивая была?
— Как будто с картинки сошла.