Для начала им поручили посетить столетнюю Домну Трофимовну Селиванову из Дома почтенной старости. Так районная газета «Двинская правда» окрестила таракановский дом престарелых.
В тот день, когда коллекционер предпринял экскурсию на мызу, Алиного напарника припахали по хозяйству, и девушке пришлось сыграть роль главного интервьюера. Собирая жиличку в Дом почтенной старости, Светлана-Соломия обрядила её в юбку и косынку.
— Прямо как в церковь! — не преминула заметить новоиспечённая собирательница фольклора.
— А ты предпочла бы заявиться к старикам в драных джинсах и… — Здесь «большуха» прикусывает язычок, считая неуместным упоминание Алькиного шлема, который зовёт про себя «скафандром». Москвичка делает вид, что не слышит хозяйку. Уложив рядом с диктофоном сладости, припасённые всё той же Светланой-Соломией для обитателей ДПС, барышня направляется к Монастырке.
Стариковское пристанище располагалось в бывшем купеческом доме. После революции купца с домочадцами отправили в зону вечной мерзлоты, а здание передали сельскому совету. В тридцатые помещение облюбовали энкавэдэшники: в нём разместилась администрация так называемого Тарлага. После смерти вождя народов большинство заключённых отправили домой, а в купеческом доме из-за бэби-бума открыли школу. Этим и объяснялось наличие во дворике скульптуры читающей девочки.
Встретила посетительницу «культмассовик» — женщина с замысловатым сооружением на голове. В её сопровождении Аля прошла в светлую просторную комнату, где бабушки в платочках и дедушка в капитанской фуражке что-то мяли в покрытых старческой гречкой кулачках.
— Мы делаем мукосольки, — пояснила культмассовик. — Данное занятие полезно для пальчиков. Мелкая моторика играет важную роль как в детстве, так и на закате жизни.
Аля попыталась вычислить долгожительницу, но все обитательницы ДПС казались на одно лицо. Угадав её затруднение, «головная башня» наклонилась к бабушке в вязаной кофте:
— Домна Трофимовна, к вам гости… Из самой Москвы!
Слабая тень улыбки осветила старушечье личико.
Васёк перед тем как доверить девушке диктофон провёл инструктаж, из которого та уяснила: самый непродуктивный ход — обращаться к информанту с просьбой общего характера: «Расскажите, пожалуйста, какую-нибудь местную быличку!» Нет, следует задавать конкретный вопрос, основанный на ранее полученной информации. Например, а правда ли, что в таракановских лесах водились волки с гривами?
— А правда, что здесь есть волки с гривами? Как у львов?
— Нынь нету. Сейцяс все вывелись.
— Кто ёго знат, — подключилась соседка Домны Трофимовны справа, — место худоё, проклёнутоё. Всяка нежить может приключиться.
— Слыхал я тожо. Была какая-то история про это. Забыл я цё-то, — заметил старичок в капитанской фуражке и тельняшке. — Помню только-зоопарк в войну разбомбило. Вот зверьё и набежало.
— Но если в избу зашли правильно — с Господом Богом да со священником… Или кота впереди пронесли. Дак это хорошо! Значит, хозяева ужо приняли… — вступила соседка Домны Трофимовны слева.
— Какие хозяева? — позволила себе вопрос Аля.
— Домовые, — буднично ответил старичок, как будто речь шла о домашних любимцах.
— Но тут скорее всего беспокоят нижние… — вмешалась соседка старичка.
— Нижние?
— Ну да. Те, которы расстреляны.
— О чём они? — обратилась к культмассовику обескураженная гостья.
— Не обращайте внимания! В старых головах много чего намешано.
Однако через некоторое время дама сочла возможным дополнить:
— В этом доме лагерное начальство располагалось. Случалось, что приговор незамедлительно приводили в исполнение. Прямо в подвале. — Женщина указала глазами на дощатый пол. — Но давайте не будем о печальном. У нас скоро музыкальный час. Послушаете наших певунов.
Алька не возражала. А чего оставалось делать, если она позабыла включить диктофон?
Между тем разговор шёл своим чередом.
— Старицёк там жил, — плела нить повествования Домна Трофимовна, — а после его смерти опохабили дом. Танцы там производили. Винцо пили. Стал унижаться дом. Вецёруха была. Народу полно! А дом — ухти! — в землю ушёл. Крицали там и шумели. И петухи пели. А нет — далёко вытащить. Нонь дак краны есть — дак, может, бы кого и выволокли. А тогда цего где было-то? Ницего — нигде. Вот цего!