— Владелец использовал их сравнительно недавно… — с глубокомысленным видом констатитровал пацан.
— Господин Шерлок Холмс! Я хочу домой!
— Мужчина косолапит. Внешняя сторона сношена больше.
Аля глянула на находку. Обычные кроссовки: не из дешёвых, но и не фирменные. А Васёк уже открывал дверь в заднюю избу. Неприглядная картина предстала их взглядам: надкушенные куски хлеба, ощерившиеся консервные банки, опорожненные бутылки. Девушка повернула было назад, но…
— Слышь?
Алька добросовестно задействовала слух, но, кроме мушиного жужжания…Тогда Васёк предложил установить «минуту тишины».
— Будто дятел долбит! — сделал он вывод, когда минута истекла.
— Хватит с меня! — объявила ничего не услышавшая напарница и ринулась прочь. А пацан пошёл на источник звуковых волн. Одна комната… Другая… Ничего! Раздосадованный, он вернулся в сени. В дальнем углу-лестница на чердак. Добравшись до середины, он понял: на этот раз не ошибся.
Чердачный люк был закрыт, и скромным пацанским бицепсам пришлось поднапрячься, чтобы поднять его. Солнце висело над горизонтом низко, отчего по помещению расползлись тени.
— Есть кто-нибудь?
В ответ — придушенный вскрик.
«Бросить крышку и бежать?»
Мало-помалу глаза привыкли к жидкому сумеречному свету. По натянутой паутине сновали возбуждённые пауки. Последний луч солнца упал на предмет, напоминающий… Напряжённые нервы не выдержали. Васёк кубарем скатился вниз.
Алька нежилась в закатных лучах на завалинке.
— Гроб! И он шевелится!
Но от сенсационного заявления поспешили отмахнуться:
— Прикалываешься? Как с лешаком на кладбище?
— По правде!
Но Алька непреклонна:
— Пошли домой! А то сестрица разбухтится. — И они повернули на Таракановку. В дороге захотелось пить — снова напомнили о себе солёные рыжики. Пожалев, что не запаслись на мызе водой, путникизавернули к источнику рядом с валуном, на треть ушедшим под землю.
— Когда камень совсем провалится, наступит конец света, — оповестил Васёк.
Напившись из родника, оба не удержались и вскарабкались на мшистый камень. Аля разулась и поставила ступню в запечатлённый в каменной поверхности след.
— Загадывай желание! — велел мальчик.
— Зачем?
— Говорят, сбывается…
Тем временем Алькины кроссовки, оставленные без присмотра, покатились по каменной поверхности. Завороженно проследив за их полётом, «московка» завопила:
— Карамба!
— Чего ругаешься-то?
— Вспомнила!
— Цё ты вспомнила? — осведомился пацан, дурашливо намекая на то, что происходит из деревни «цивкунов».
— Это кроссовки Эрика!
— Ну и цё из того?
— А то, что надо вернуться в тот дом.
И что оставалось делать пацану?
Кроссовки были месте. Алька потрясла ими перед Васиным носом:
— Это его обувь! — Лёгкое пожатие плечами было ей ответом.
Василий снова задействовал слух, но ни одна звуковая вибрация не тревожила больше ушные мембраны. Они принялись осматривать комнаты.
— А где гробик?
Василий ткнул пальцем в потолок.
— Пошли! — скомандовала Алька.
И вот уже белобрысая макушка выныривает над чердачным проёмом. За ней следует бейсболка с принтом в виде всевидящего ока — замена шлему инопланетянки.
— Ы-ы-ы! — доносится из дальнего угла. Оба застывают, готовые дать дёру.
И тут громыхнуло. А следом поднялось пыльное облачко. Оттуда выплыл гроб. Из него показались окровавленные кисти рук.
О, РЕВНОСТЬ! ТЫ КАК ЗУБНАЯ БОЛЬ В СЕРДЦЕ!
Хозяйка выкладывает из буфета чайные принадлежности. Все они из разных сервизов и представляют собой пёструю смесь стилей и вкусов. Самая древняя в посудно — чайном сообществе — розовая сахарница. Досталась от прабабушки Евстолии, предпочитавшей пить чай вприкуску. Этот способ угождения плоти практически исчез с российских просторов. Правда, ещё остались кое-где конфеты-подушечки «Дунькина радость», принявшие эстафету от кускового сахара.
Хранится в буфете и другая прабабкина вещь — на половину сократившаяся в размерах алюминиевая ложка. Это про неё в Таракановке говорили: «Староверка свою ложку съела». Не мудрено, если доживёшь до 90 лет.
В тех же сумрачных недрах притаился ещё один предмет. Извлекают его перед Пасхой, в генеральную уборку. Это керамическая кружка, на которой изображён луг скоровками. Из неё сделала последний свой глоток Поликсея Беспоповцева. Кружку из больницы привёз отец. Вместе с ночнушкой и халатиком.