Но одновременно он понимал, насколько встревоженна Ким. Более того, в действиях преследователя сквозило что-то зловещее, и было от чего встревожиться. Гурни сказал, что неплохо бы пока уехать из Сиракьюса, может быть, пожить немного у матери.
Его предложение возымело неожиданный эффект: страх Ким обратился в ярость.
– Сволочь! – прошипела она. – Плохо же он меня знает, если думает победить.
Гурни подождал, пока она успокоится, потом спросил, не припомнит ли она имена полицейских, которые отвечали на ее последний звонок.
– Говорю вам, больше я им звонить не буду.
– Я понял. Но я хотел бы поговорить с ними сам. Может быть, мне они скажут то, чего не сказали тебе.
– Что?
– Например, что-нибудь про Робби Миза? Мало ли? Поговорю, тогда и узнаю.
Ким пристально посмотрела на него своими темными глазами, поджала губы.
– Элвуд Гейтс и Джеймс Шифф. Гейтс низенький, Шифф высокий. Оба придурки.
Детектив Джеймс Шифф провел Гурни коридорами в свободный допросный кабинет. Дверь он не закрыл, сам не сел и посетителю не предложил. Зато прикрыл лицо руками и попробовал побороть зевок – безуспешно.
– Что, долгий день?
– Не то слово. Восемнадцать часов отпахал, шесть осталось.
– Бумажная работа?
– Ага, да еще сколько. Видите ли, друг мой, наш участок самого неправильного размера. Достаточно большой, чтобы по уши повязнуть в бюрократическом дерьме, но слишком маленький, так что нигде не спрячешься. Прошлой ночью мы устроили облаву на наркопритон – как ни странно, он оказался битком набит. Так что сейчас у меня полный обезьянник наркодилеров, еще один забит крэковыми шлюхами и гора показаний, которые надо обработать. Так что перейдем к делу. Чем полицию Нью-Йорка заинтересовала Ким Коразон?
– Простите, боюсь, по телефону я недостаточно ясно выразился. Я служил в полиции Нью-Йорка, но теперь в отставке. Уже два с половиной года.
– В отставке? Что-то я прослушал. Тогда кто вы? Частный сыщик?
– Скорее друг семьи. У Ким мать журналистка, много пишет про копов. Мы с ней пересекались на этой почве, пока я работал.
– Насколько хорошо вы знаете Ким?
– Не слишком хорошо. Я всего лишь взялся помочь ей с одним журналистским проектом, про нераскрытые убийства, но сегодня мы столкнулись с некоторыми неожиданностями.
– Послушайте, у меня мало времени. Нельзя ли поконкретней?
– Молодой леди досаждает преследователь, не слишком приятный тип.
– Так вот оно что?
– Вы не знали?
Шифф помрачнел.
– Я запутался. К чему этот разговор?
– Хороший вопрос. Вас не удивит, если я скажу, что прямо сейчас в квартире Ким Коразон есть признаки незаконного проникновения в помещение и следы вандализма – весьма своеобразного, явно имеющего целью устрашить жертву?
– Удивит? Да нет. Мы с мисс Коразон это сколько раз проходили.
– И что?
– Не пройдешь, одни канавы.
– Что-то не понимаю.
Шифф выковырял из уха кусочек серы и бросил на пол.
– Она говорила, кого считает виновным?
– Своего бывшего, Робби Миза.
– Вы говорили с Мизом?
– Нет. А вы?
– Я-то говорил. – Он снова посмотрел на телефон. – Слушайте, я могу уделить вам ровно три минуты. Из профессиональной солидарности. Кстати, у вас есть при себе какое-нибудь удостоверение личности?
Гурни показал ему профсоюзную карточку и водительские права.
– Ладно, мистер полиция Нью-Йорка, краткий отчет, не для протокола. В общем, рассказ Миза стоит рассказа Ким. Каждый уверяет, что бывший партнер – человек злобный, неадекватный и после разрыва повел себя по-свински. Она говорит, что он три или четыре раза проникал в ее квартиру. Ну и дальше всякая фигня – отвинтит там дверные ручки, сдвинет мебель, спрячет вещи, стащит ножи, вернет их на место…