– Хм-м.
– Мычание – знак согласия? Ну пожалуйста, Дэвид!
– Конни, я ни черта не понимаю в журналистике. – А то, что понимал, вызывало отвращение, но об этом Гурни тоже промолчал.
– Журналистика – это по ее части. Ума ей не занимать. Но она еще совсем ребенок.
– Ну так что тут нужно от меня? Возраст?
– Контакт с реальностью. Знание. Опыт. Широта перспективы. Глубокая мудрость, как результат… скольких раскрытых дел об убийствах?
Он решил, что вопрос риторический, и отвечать не стал.
Конни продолжала еще энергичнее:
– Она просто суперспособная, но одно дело способности, другое – опыт. Она разговаривает с людьми, у которых убили отца, или мать, или еще кого-то из близких. Ей важно не потерять чувство реальности. Ей надо видеть всю картину, понимаешь? Столько поставлено на карту, ей нужно знать как можно больше.
Гурни вздохнул.
– Боже, об этом же написаны тонны книг. Горе, смерть, утрата близких…
Она перебила его:
– Знаю, знаю, все это психоложество – проживание потери, пять стадий дерьмования, что там еще. Ей не это нужно. Ей нужно поговорить с кем-то, кому есть что сказать про убийства, кто видел жертв, их глаза, их ужас, с кем-то, кто во всем этом разбирается, а не просто написал книжонку. – Повисло долгое молчание. – Ну так что, ты согласен? Просто встретитесь с ней, посмотришь, какие у нее наработки и что она собирается делать. Что скажешь?
Гурни смотрел в окно на темное пастбище, и меньше всего его прельщала перспектива встречаться с дочерью Конни и сопровождать ее на пути в мир вульгарного телевидения.
– Конни, ты говорила о каких-то двух вещах. Какая вторая?
– Ну… – голос Конни заметно ослаб. – Еще у нее проблема с бывшим парнем.
– В чем проблема?
– То-то и непонятно. Понимаешь, Ким хочет казаться неуязвимой. Мол, никого она не боится.
– Но?..
– Но как минимум этот урод позволяет себе гнусные приколы.
– Например?
– Например, залез к ней в квартиру и разворошил вещи. Еще она тут обмолвилась, что у нее пропал нож, а потом появился снова. Я попробовала расспросить подробнее, но она молчит.
– Как ты думаешь, почему она об этом заговорила?
– Может, хочет попросить помощи, но в то же время не хочет. И никак не определится.
– Урода, наверное, как-то зовут?
– Его настоящее имя – Роберт Миз. Сам он представляется как Роберт Монтегю.
– Он как-то связан с ее телепроектом?
– Не знаю. Но чует мое сердце: дело хуже, чем она рассказывает. По крайней мере мне. Так что… Дэвид, ну пожалуйста! Пожалуйста! Мне больше не к кому обратиться. – Он не ответил, и она продолжала: – Может, это я себя накручиваю. Может, я все выдумала. Может, проблемы никакой и нет. Но если и нет, так было бы хорошо, если б ты послушал про этот ее проект, про этих жертв и их семьи. Для нее это так важно. Такой шанс, он раз в жизни выпадает. Она такая целеустремленная, такая увлеченная.
– Ты как будто дрожишь.
– Не знаю. Я просто… волнуюсь.
– Из-за проекта или из-за ее бывшего?
– Из-за всего сразу, наверно. С одной стороны, это ведь потрясающе, правда? Но у меня сердце разрывается, как подумаю, какая она целеустремленная, уверенная, независимая, что у нее дел невпроворот, а мне и не скажет, и ничем я ей помочь не могу. Боже, Дэвид, у тебя ведь у самого сын, да? Ты ведь понимаешь, что я чувствую?
Гурни уже десять минут как положил трубку, но все еще стоял у большого северного окна и все ломал голову, с чего Конни говорила так сумбурно, на нее это не похоже, и с чего он согласился встретиться с Ким, и почему, наконец, все это его так встревожило.
Наверно, потому, подумал Гурни, что она упомянула его сына. Это было его больное место, а почему больное, Гурни сейчас разбираться не хотел.
Зазвонил телефон. Гурни с удивлением обнаружил, что забыл положить трубку, и она до сих пор у него в руке. Ну теперь-то точно Хаффбаргер, подумал он, звонит отстаивать свои идиотские правила записи. Так и подмывало не отвечать, пусть себе послушает автоответчик. С другой стороны, хотелось побыстрее развязаться и забыть об этом. Гурни принял вызов.
– Дэйв Гурни слушает.
Ответил звонкий женский голос, чистый и молодой:
– Дэйв, спасибо вам огромное! Мне только что звонила Конни, сказала, вы согласны со мной поговорить.
На секунду он растерялся. Его всегда коробило, когда родителей называли по имени.
– Ким?
– Ну конечно! А вы думали кто? – Он не ответил, и она затараторила дальше. – Понимаете, как здорово вышло: я как раз еду из Нью-Йорка в Сиракьюс. Сейчас я на развязке семнадцатой и восемьдесят первой. То есть могу пульнуть по восемьдесят восьмой и минут через тридцать пять оказаться в Уолнат-Кроссинге. Вы не против, если я заеду? Я, конечно, ужасно поздно предупреждаю, но ведь как все сошлось! И так хочется вас повидать!