На лице Гурни читался скепсис.
– То есть он пытался вас оттеснить, украсть ваш проект?
– Все еще гаже. Внешность у Робби Миза божественная, но родился он в очень неблагополучной семье, где творилось всякое, и рос в основном в приемных семьях – тоже в том еще бардаке. В душе он дико не уверен в себе, самым жалким образом. Бывало, когда мы встречались с семьями убитых – договориться об интервью под запись, Робби просто из кожи вон лез, чтобы произвести впечатление. Прямо что угодно сделает, лишь бы его оценили, лишь бы приняли. Лишь бы понравиться. Просто противно.
– И как ты реагировала?
– Сначала не знала, что и делать. Потом ситуация накалилась: я обнаружила, что Робби встречается без меня с одним из главных потенциальных участников, я очень хотела, чтобы он участвовал. Я высказала Робби свое недовольство, и все разлетелось к чертям. Тогда я вышвырнула его из квартиры, из моей квартиры. И попросила юриста, знакомого Конни, набросать устрашающее письмецо, чтоб держался подальше от проекта. Это мой проект.
– И как он это воспринял?
– Сначала был очень мил, подлизывался. Я послала его в жопу. Тогда он стал накручивать, мол, возиться с нераскрытыми убийствами небезопасно, будь осторожнее, ты не понимаешь, во что ввязываешься. Звонил мне по ночам, наговаривал на автоответчик телеги: говорил, что хочет меня защитить, а люди, с которыми я общаюсь, – куча людей, включая моего научника, – не те, кем кажутся.
Гурни чуть выпрямился на стуле.
– И что потом?
– Потом? Я предупредила, что если он не отвяжется, то я устрою так, чтоб его арестовали за преследования.
– И что, подействовало?
– Ну, как сказать. Звонки прекратились. Но начали происходить странные вещи.
Мадлен отложила грязную посуду и подошла к столу:
– Это уже серьезно. Ты не против, я посижу с вами?
– Конечно, – сказала Ким.
Мадлен села, и Ким продолжила:
– Из кухни стали пропадать ножи. Однажды я возвращаюсь с занятий, а кошки в квартире нет. Потом уже слышу, где-то мяукает. Нашлась в одном из запертых шкафов, причем в том, которым я вообще не пользуюсь. Как-то раз я проспала, потому что кто-то перевел мне будильник.
– Противно, но вполне безобидно, – заметил Гурни. Увидев укоризненное лицо Мадлен, он добавил: – Я вовсе не хочу умалять эмоционального дискомфорта, который причиняют такие гадкие шутки. Я просто задумался, что тут квалифицировать как преследование.
Ким кивнула.
– Да. Ну потом шуточки стали гаже. Как-то ночью я вернулась домой, а на полу в ванной пятно крови размером с монетку. И рядом один из пропавших ножей.
– Боже, – вздохнула Мадлен.
– А через несколько дней начались эти жуткие звуки. Я просыпалась среди ночи непонятно от чего. А потом слышался скрип, будто доска скрипит, потом тихо, потом будто кто-то дышит – и снова тихо.
Мадлен явно испугалась.
– Ты живешь в квартире? – спросил Гурни.
– Да, в маленьком доме: одна квартира на первом этаже, одна на втором и жилой цоколь. Около университета много таких домишек – дешевое жилье для студентов. Сейчас я живу в доме одна.
– Одна? – Мадлен вытаращила глаза. – Ты куда храбрей меня. Да я б оттуда…
Ким взглянула на нее рассерженно:
– Стану я сбегать от этого слизняка!
– Ты сообщала об этих инцидентах в полицию?
Ким невесело усмехнулась.
– Разумеется. Мол, кровь, ножи пропадают, звуки по ночам. Пришли копы, оглядели дом, проверили окна, скучно им было до смерти. Представляю, как они закатывют глаза, когда я им звоню и называю имя и адрес. Ясное дело, я для них параноик, заноза в заднице. Думают, что я ищу внимания. Что я психованная стерва: не поладила с парнем и раздула из этого проблему.
– Ну а замки ты наверняка уже меняла? – спокойно спросил Гурни.
– Дважды. Без толку.
– Значит, ты думаешь, эти… запугивания устраивает Робби Миз?
– Я не думаю. Я знаю!
– Почему ты так уверена?
– Вы бы слышали его голос – когда я его уже выгнала и он мне звонил. И видели бы, какое у него лицо, когда мы пересекаемся в универе. Вы б и сами все почувствовали. Во всем этом есть что-то одинаково странное. Не знаю даже, как объяснить. От всех этих случаев ощущение мерзкое. И Робби точно такой же мерзкий.