И эта живность хочет есть. И Леший, кстати, тоже. Проспал всю зиму. Очень я голодный.
Сначала решил проснуться и привести себя в порядок. Пошёл на речку искупаться. Пришлось ломать лёд. Вымывшись, оделся. Меня в этой воде купание обычно превращает в человека. Ну я пока не против. Пройдусь немного так, пока не занят делом. В обличье Лешего в голове гудит весь лес. А в теле человечьем поспокойнее.
Вернулся на полянку к своему дому. Смотрю, на той полянке Вук. Я подошёл, присел, по морде глажу волка.
— А ты чего здесь, Вук? Ты ж должен уж далёко быть отсюда.
“Привел тебе девицу, тебя искала” — ответил волк на своём языке мне.
— Какую ещё девицу? — не понял я.
“Да вон стоит, подходить боится” — волк мотнул мордою в сторону леска. Там девица, как есть, стояла.
— Ну выходи, коли пришла, — сказал я, поднимаясь. Как же это её волк привёл? Аль разумеет она язык лесного зверя?
Через мгновенье стало всё понятно.
— Гостята? А тебе чего? Вылечила мужа?
Она на месте замерла и сдвинуться боится.
— А ты… откуда знаешь моё имя? — прошептала, и ближе не пошла.
— Да подойди, я не кусаюсь, — я её маню рукою, она ни с места.
— Так ты ж сама назвалась, — напомнил ей я.
— То батюшке Лесному, а тебе нет, — снова шепчет. Тут я понял, что Лешего во мне и не признали. Ведь морда человечья, а рога вот чего-то ни на что не намекают ей?
— Я тоже слышал, — ей пока ответил. Не пошутить ли шутку? Но не евши совсем с девицами шутить мне неохота.
— Меня зовут Алёшей, живу здесь же. А ты ж хорошая хозяйка! Подсобишь мне? — и ей показываю на свои хоромы.
Она кивает и подходит ближе.
— Мне к Лешему есть дело.
— Очень срочное?
— Нужна вода целебная…
— Так в прошлый раз же дали.
— Уж кончилась, — потупилась и смотрит в землю.
— Кто-то помирает? — я расстроился, совсем без уважения селяне. Как будто здесь намазано им медом.
— Ракита очень уж болеет после родов. Ей бы немножечко водицы для поправки…
Конечно, жаль её. А воды не жалко. Выдам. Только ж… Жили ж как-то раньше без водицы? Чего-то я с похмелья был сильно добрый. Не надо было мне уваживать Гостяту. Пусть был бы муж хромой. Мне что за дело?
— Как муж твой? Вылечила, начал бегать?
— Так бросил он меня. Едва поправился — сказал, теперь уж он, такой здоровый, найдет другую. Покрасивей и получше. А я жена плохая. Не имею деток, и с лица худая и худая телом.
Гостята как заплачет! Слёзы градом. Вот и капель тебе — омыла обе щеки.
— Да не худая ты… Нормальная девица.
Обычно я куда красноречивей, а тут что-то слова не шли.
Девичьи слёзы — нет страшней напасти. В лесу зверьё раздумает жениться. Даже лоси загрустили. А если лоси загрустили — это плохо. Рога кто будет им ломать? Сам я, что ли?
— Ну полно, не реви, был бы повод, — я подошёл. — Ведь обещалась подсобить мне. По хозяйству… А сама в слёзы?
— Вот только от меня и нужно… что по хозяйству, — слёзы вытирает, а они всё льются. Будут здесь озёра…
— Вот это сильно вряд ли, — тут не верю. Девица-то вполне себе.
— Ты девица красивая, а муж дурак твой, — слёзы её вытер. А дальше… я не то чтоб знаю много способов, как утешают девиц.
Все эти персонажи — Ракита, Рада, Родька — жители человеческого селения. Рада — периодически шастает в лес. Про неё позже будет подробнее.
Глава 13. В доме женщина
Не знаю, как Гостята умудрилась, но она превратила в еду всё, что нашла на леднике и в погребе. Я даже не подозревал, что из этого можно что-то приготовить. Происходило какое-то колдовство. Меня как на убой кормили. Я даже больше не просил, но и не сопротивлялся.
Она готовила и убиралась в доме. Всё перемыла. Рассказывала про своих соседей. Теперь я знал вообще всё обо всех в её селении. Потом пошло и обсуждение отваров, каких-то снадобий. Сказал ей, что я не болею. Хоть вроде знаю каждую травку, мне ни к чему её предназначение. Ну разве только пахнет если вкусно, тогда другое дело.
Мы спали вместе, просыпались вместе, вместе ели. Оказывается, у Гостяты от холодной воды мёрзнут руки. В моём доме появилась горячая. У меня мало посуды — я ей сделал новую. Баньки у меня нет. Так зачем она Лешему? Даже мысли ни разу не было, что нужна. Твёрдо решил, что как подсохнет немного, буду рубить и ставить баньку. Гостяте негде мыться. Предлагать ей подо льдом в студёной речке купаться я не стал. Гостья моя проверила весь мой нехитрый быт и всё поставила с ног на голову.
— Чудно у тебя, — говорила она, рассматривая, как я живу и обо всём расспрашивая. — Очень уж необычный дом. Таких домов и у самых зажиточных селян нету. Хитро так всё выдумано и чудно… А откуда такие запасы богатые?
Это она про соль спросила, про заморские пряности, да и про разные овощи. Огородничать я не огородничаю. Кто-то же моё хозяйство ведёт?
— Мокошь заходит, приглядывает, — признался я. — А откуда у неё всё это добро, мне неведомо. Я ей из дерева что-нибудь делаю, а она снабжает меня провизией.
— Сама Мокошь? — Гостята удивляется. Качает головой. — Так ты знаешься с Богинею? Или Леший знается? — вдруг спрашивает.
А я всё так и не признался, что я Леший и есть. Боюсь спугнуть её мордой страшною. Так то видела она уже меня, в первый раз ещё, как пришла мужа спасать. Ну пару раз в обморок падала, так это почти все так… И всё же что-то тянул я. Как-то не было обернуться повода.
— Ну и где мне мыться, Лёшенька? — такая она улыбчивая. Когда слёзы в три ручья не льёт.
Кадка показалась Гостяте недостаточно прочной, и я посадил девицу в ступу, почти как когда-то Кикиморе обещал. В ступу набрали горячей воды и сидела теперь в этой ступе Гостята, голову из воды высунувши.
— Ну ты вынырни получше, мне же тебя мыть несподручно, — я водил ей по рукам и шее мочалкой, которую Гостята сама же и сплела из сухой травы. Травинки царапали гостье распаренную кожу, но девица только довольно ластилась.
— Забирайся ко мне, будет сподручней, — предложила она, протягивая руки.
— Места вдвоём не хватит, — я стоял рядом. Тогда она высунулась из бочки, обвивая меня руками.
Целовалась Гостята, крепко зажмурившись, прижимаясь ко мне грудью. Её спину и плечи облепили её мокрые длинные волосы. Я перебирал их пальцами. Понюхал. Они ничем не пахли. Как и сама Гостята. Немного той травой, которой мылась. Немного деревом, но больше ничем.
Василиса всегда дурманяще сладко пахла. Чем-то мазала всё тело и волосы. Моя нежданная гостья пахла только собой.
— Вытащи меня, Алёша, как бы мне тут не свариться! — рассмеялась Гостята, а глаз не открыла.
— Почему же ты на меня не смотришь? — спрашиваю.
— Я на тебя любовалась всё утро, пока ты спал, и весь день, пока ты в столярне столярничал. А если глаза зажмурить, да ещё и в бочке мокрой сидя, целоваться так сладко!
— Ещё если и не видишь с кем.
— Я же знаю, что с тобой, — она провела по моему лицу пальцами, — я тебя чувствую кожей. — А потом она меня понюхала. — И знаю, как ты пахнешь.
— И чем я пахну?
— Лесом весенним, — ресницы её задрожали, но глаз она не открыла. Лесом, значит. Даже в теле человеческом. Девица попалась с причудами.
— А если посмотреть на меня, что подумаешь? — я держал её лицо в ладонях, она открыла глаза и сразу на меня уставилась, не смутившись.
— Подумаю, что упала я где-то в чаще лесной и забылась мёртвым сном. И всё это мне снится.
— Так хороший это сон или плохой? — спросил я.
— Хороший сон, — она сильнее прижалась щекой к моей ладони. — Я бы и не просыпалась, как бы не нести Раките водицы целебной. Придётся мне от тебя уйти.
Как хотел сказать ей: “Не уходи”, но ведь и не так далече живёт она.
— Унеси водицы Раките и возвращайся.
— К тебе вернуться? — она удивилась как будто. — А Леший не прогонит меня?