Этот весельчак был так уютен и очевидно добр, что молодой женщине захотелось заплакать.
— Ну-ну. Только отсмеялись и уже плакать! Куда ж это годится?!
В дверь коротко стукнули, и, не дожидаясь разрешения, в комнату заглянул человек.
— Господин доктор. Циклоп … э… то есть, я хотел сказать, вас зовут вниз.
— Иван?
— Да, и поторопитесь, он зол как медведь-шатун.
— Уже иду.
— Кто… Кто это? — пролепетала Александра.
— Иван Димитриевич Чемесов. Судя по всему, он будет вести расследование, госпожа графиня. Вы еще встретитесь с ним. И ничего не бойтесь. А теперь отдохните. Я скоро вернусь.
Едва дверь за врачом закрылась, в комнату ужом проскользнул юноша лет восемнадцати. Его удивительное сходство с молодой графиней говорило само за себя.
— Мишенька, — Александра протянула руки, и молодой человек кинулся в объятия.
Щека брата, прижавшаяся к ее плечу, была холодной, а от светлых мягко вьющихся волос пахло осенней сыростью. Юношу трясло…
— Ты… Где ты был?
— Ну… Тут, у себя… Писал кое-кому, — старательно пряча глаза ответил Миша, и сердце графини ухнуло куда-то вниз, в самые пятки. Неужели?..
— Мишенька, что же мы теперь будем делать?
— Боже мой! Да жить, наконец! Больше эта скотина никогда не тронет тебя! Никогда не посмеет… — молодой человек запнулся и мотнул головой.
— Откуда ты знаешь? — запинаясь, пролепетала она.
— Думаешь, это можно скрыть? — гневные глаза молодого человека уперлись в багровую полосу, которую приоткрыл сползший пеньюар. — Наконец-то ты будешь избавлена от этого грязного негодяя! Будь он проклят! Будь он проклят во веки веков!
— Миша!
— Ему место в аду, Саша! И надеюсь, там его уже встретили с распростертыми объятиями.
— Ох, Миша, — и две слезинки все-таки пробрались через густые ресницы и скатились по бледным щекам.
Михаил растерянно проследил их бег — его сестра никогда не плакала…
Юрий Николаевич Родионов вошел в комнату, где произошло убийство, и поискал глазами Чемесова, но сыщика не было видно.
— Где? — бросил он.
Его поняли и ткнули пальцем в сторону улицы. Родионов пошел к выходу и, остановившись на пороге, с удовольствием раскурил короткую трубку. Следователя он нашел под окнами кабинета.
— С добрым утром, Иван.
Чемесов заворчал. Он стоял на четвереньках в куче опавших листьев и в сумраке действительно походил на огромного медведя, тяжелого и неуклюжего. Внезапно сыщик поднялся, стремительной легкостью этого движения на мгновение разрушив возникший образ. Он держал в руке револьвер.
— Так я почему-то и думал, — удовлетворенно произнес он, понюхав дуло. — Наган.
Передав найденное оружие в руки эксперта, Чемесов вдруг недоуменно нахмурился на Юрия Николаевича.
— Ты-то как здесь оказался?
Родионов на это лишь смешливо округлил глаза. Они были старыми друзьями, и раздраженное ворчание медведя, потревоженного во время зимней спячки, не могло обмануть его. Доктор слишком хорошо знал Ивана.
— Я, помимо всего прочего, лечащий врач Орловых, дружище. А что касается остального… Смерть наступила между двенадцатью и двумя часами ночи, что соответствует показаниям дворецкого. Умер он практически сразу…
— Почему она смеялась?
Юрий Николаевич пожал плечами.
— Истерика, как я понимаю — его убили на ее глазах. Она говорит, что видела какую-то тень за окном. Хотя…
— Она вполне могла пристрелить его сама, а потом преспокойненько выбросить пистолет в окно.
— Могла…
— Но столь же реальна возможность, что стреляли именно через форточку. М-да, дела…
— Есть еще кое-что. У бедняжки на руках синяки. Вот здесь. На запястьях. А на плечах свежий след от удара хлыстом или чем-то типа того. Она пыталась спрятать его от меня. Наводит на размышления?
Чемесов нахмурился. Перед его глазами явственно встал арапник, зажатый в руке убитого.
— Во что она была одета?
— Что-то эдакое… Из шелка абрикосового цвета. Сейчас уже, наверно, переоделась. Все было перепачкано в крови. Дворецкий застал ее сидящей прямо в луже у тела…
— И смеющейся…
— Да.
— Что ты об этом думаешь?
— Я, пожалуй, подожду до того, как ты сам побеседуешь с ней.
— Тогда пошли. Хотелось бы еще сегодня поспать, — Чемесов с тоской взглянул на сереющее предутреннее небо.
— Сашенька, девонька моя, барышня, — причитала сухонькая старушка, принимая из рук молодой графини перепачканное кровью мужа неглиже.