— Уверяю вас, не по вине того, кто убил графа Орлова.
Александра даже не пыталась снова лечь в постель в эту ночь. Да она и не смогла бы — едва последний полицейский покинул дом, в дверь ее комнаты постучали. Это был Орлов. На этот раз он был еще более настойчивым в своих притязаниях, чем вынудил Александру поговорить с ним значительно более прямолинейно и резко.
— Я прекрасно отношусь к вам, Игорь Викентьевич, но, поймите, не люблю!
На какой-то момент ей показалось, что Орлов не сможет сдержать ту злость, которая мгновенно промелькнула на его красивом лице, но он справился с собой.
— Неужели из-за этого одноглазого мужлана-сыскаря?
Александра устало ссутулила плечи.
— Поймите, нельзя любить, или не любить из-за кого-то…
Игорь Викентьевич ушел, еще какое-то время потратив на то, чтобы попытаться умолить графиню дать ему хотя бы один шанс, но получил лишь отказ… Почти до самого утра Александра просидела, раздираемая самыми противоречивыми стремлениями, пытаясь прийти к согласию с самой собой. Лишь ближе к рассвету ее беспорядочные мысли успокоились, приобрели четкость и целеустремленность. Она случайно услышала от полицейских, делавших обыск в доме, в какую больницу помещен Олег Иевлев, и теперь просто сидела и ждала времени, когда ее смогут пустить к больному. Она взвесила все «за» и «против» и поняла, что раз не может пойти и рассказать правду Ивану, то, по крайней мере, должна сделать все, что может для Олега Иевлева. Она никогда не пыталась лечить таких серьезных больных, никогда не вступала в контакт с сознанием человека, пребывающего в коме, и совершенно не представляла, чем это может обернуться для нее самой… Но будь что будет! Возможно, необходим просто толчок, чтобы состояние Олега Федоровича стало улучшаться?
Александра чувствовала, что сегодня ночью все достигло точки некоего равновесия, замерло, балансируя, перед тем как ухнуть в пучину или устремиться к свету истины. Одно неверное движение… Графине почему-то казалось, что это движение должна совершить именно она, а все вокруг ждут, затаив дыхание, последствий.
На самом деле реально ждал всего один человек, который, заняв удобную позицию для наблюдения, приготовился не упустить ничего. Он был уверен, что сегодня утром графиня Орлова обязательно выйдет из дома, и с нетерпением ждал этого.
Он не ошибся. Графиня шла быстро и целеустремленно. Какое-то время человек, следовавший за ней, недоумевал, куда же это она направляется — то, что не в полицейское управление, стало ясно сразу, когда она, выйдя из дверей дома, свернула в другую сторону. Только после того, как Александра вошла в высокие кованые ворота, и он, заторопившись, тоже подошел к ним, стало ясно, куда же ее влекло в это утро — больница. Она пришла навестить Олега Иевлева. Преследователь легко пожал плечами — сыщик уже вряд ли когда-нибудь что-либо сможет сказать…
Графиня узнала в приемном покое, в какой палате лежит господин Иевлев и, поднявшись на третий этаж, робко подошла к двери, возле которой на стуле дремал полицейский с роскошными лихо закрученными рыжими усами, которые одни выглядели так, словно находились на посту. Все остальное в грузном человеке было расслаблено, сонно.
Александра помедлила, а потом, подобрав юбку, с замиранием сердца взялась за ручку двери и толкнула ее. К счастью, петли не заскрипели. Уже через мгновение она оказалась в утренней серости палаты, пропахшей лекарствами, антисептиком, болезнью. Она подошла к кровати и протянула руку к забинтованной голове Иевлева. Сколько боли! Александра прикрыла глаза и принялась лечить так, как учила ее когда-то Земфира. Лицо старой цыганки всплыло перед ее внутренним взором и оставалось с ней до самого конца, пока чернота не поглотила все…
Никита Быстрицкий, а с ним еще несколько известных врачей, которых он пригласил, чтобы они осмотрели пациента, провели консилиум и выбрали наиболее оптимальные способы лечения, если что-либо вообще было способно помочь несчастному, направляясь к его палате.
— Я уже был у господина Иевлева сегодня час назад, когда заступил на дежурство. Каким-то чудом он пережил эту ночь. Но по-прежнему находится без сознания, пульс слабый и неровный, давление низкое. Общая картина более чем плачевная.
— М-да, — протянул пожилой профессор — ведущий специалист по реабилитации больных с черепно-мозговыми травмами. — Господин Быстрицкий, вам удалось во время операции определить, сильно ли поврежден сам мозг?
— Да, насколько позволяло состояние больного. Непосредственных изменений на поверхности мозга я не заметил, но последствия самого удара, несомненно, более чем серьезны.