Дорогой Чемесов вновь взялся терзать Петю:
— И зачем ты его стащил?! Вдруг эта крокодилица заметит пропажу?
— Сам не знаю. Как увидел — глазам своим не поверил.
— Похоже, у тебя клептомания, голубчик, — посмеиваясь, заметил Кошкарев.
История про недоукраденную шапку каким-то таинственным образом получила широкую известность. Петя покраснел и вспылил.
— А что я должен был делать? Вдруг я ошибался? Как узнать, не рассмотрев? И потом я все сделал очень аккуратно — старуха ничего и не заметила.
— Дай бог! — заключил разговор Иван и тревожно уставился в окошко.
Теперь он понимал Петю, который мчался всю дорогу, даже не подумав тратить время на поиски пролетки. Сейчас он сам готов был выскочить из экипажа, который, как ему казалось, тащился неимоверно медленно, и побежать, что есть сил. Сашенька! Ее колечко, теперь бережно спрятанное на его груди, шапочка из голубой норки… Она была в той квартире? Или к бабке попали только вещи? Но как? Ивана вдруг осенило — он понял, почему вечно пьяный дворник — свидетель Пети, мог опознать Орлова тогда в коридоре полиции. В его пропитом мозгу все смешалось, наслоилось одно на другое, но он помнил Орлова, потому что видел его на своей улице!
«Быть может…» — Иван прогнал мысль, не дав себе закончить ее, чтобы, не ровен час, не сглазить то, о чем боялся даже думать.
— Кто там? — недовольный старческий голос раздался из-за облезлых дверей.
Чемесов энергично ткнул Петю в бок, и он быстро затороторил.
— Это я, Юлия Януарьевна, Петр Доркашов. Кажется, я обронил у вас перчатку. Дошел уже почти до службы и хватился.
— Нет у меня ничего!
— Но взглянуть-то хоть можно? Вдруг куда завалилась?
Ворча что-то более чем нелестное, старуха загремела цепочкой, потом щелкнул замок, и в то же мгновение штурмовая бригада, оттолкнув бабку так, что она уселась верхом на галошницу, ворвалась в дом. Однако практически сразу стало ясно, что квартира пуста. Кошкарев, бросая тревожные взгляды на Ивана, замершего, ссутулившись, над столиком у окна, где лежала меховая шапочка графини Орловой, подхватил под локоток старуху и, несмотря на ее сопротивление, поднял на ноги.
— Где хозяйка этой вещи?
— Не пойму о чем ты говоришь, голубь.
— Откуда ж шапка-то здесь взялась?
— Так один тип за долги отдал.
— Как зовут?
— Запамятовала, милок.
— Как же ты в долг даешь, имени не помня?
— А душа у меня добрая, — бабка осклабилась, обнажив редкие желтые зубы.
Кошкарев набрал в грудь побольше воздуха, потом выпустил его с шумом и, тем самым справившись с эмоциями, заговорил вновь.
— А где твой жилец?
— Какой такой жилец?
— Эти вещички тоже не знаешь откуда? — Кошкарев ткнул пальцем в шубу и светло-серое платье, которое полицейские, тем временем обыскивавшие квартиру, вытащили из платяного шкафа.
— Впервые вижу. Народу у меня много бывает. Мало ли кто сунул?
— Ну, все! — Кошкарев ухватил старуху за плечо и развернул ко все еще стоявшему у окна Ивану. — Знаешь, кто это? — гневно засвистел он, наклоняясь ей к самому уху.
— Откуда ж? Мы люди тихие…
— Ага! Так я тебе и поверил! Так вот, эта молодая дама, которую тот красавчик прятал у тебя, — его жена, — дядя Женя ткнул пальцем в широченную спину Чемесова. — А теперь прикинь, что он сделает с тобой, если ты и дальше станешь врать!
— Циклопова баба? — бабка даже взвизгнула, заставив Ивана вздрогнуть и повернуться к ней. — Не погуби! Знать не знала! Говорил, гад, что наследница богатая да непокорная. Поучить, мол, надо. А как ума-разума наберется, и до свадебки недолго.
— Где она?
— Не знаю! Богом клянусь, не знаю. Как пришел сам вчера вечером, так и услал меня на всю ночь, — лицо Чемесова словно свело судорогой, и бабка, испугавшись еще больше, заспешила. — Я у соседей ночевала. Хоть сейчас подтвердят. А домой вернулась — нет никого. Только он еще придет. Обязательно придет. Потому как кой что важное на хранение мне оставил.
Метнувшись к буфету, бабка нырнула в его просторное нутро и вскоре выпрямилась с тщательно увязанным свертком в руках. В нем оказалась толстая пачка денег и маленький блокнот, сплошь исписанный какой-то абракадаброй, состоявшей из смеси букв и длинных рядов цифр.
— Ох, дядя Женя, неужто опять сидеть ждать?
— А что нам с тобой остается? Непонятно, чего он вообще с места-то сорвался. И как Александру Павловну смог увезти — вещи-то ее, кроме обуви и сорочки, все здесь остались. Даже, извините, чулочки…