Федор приблизился к референту вплотную, схватил его за грудки и легко приподнял над полом.
— Не ври представителю закона. Знаешь! Смотреть в глаза! Сейчас ты меня к ней отведешь.
Референт задергался, захрипел, замотал головой. Воротничок сдавил ему горло. Федор как следует встряхнул референта и поставил обратно. Тот согнулся, обхватив руками горло, закашлялся. Изо рта потянулась длинная прозрачная нитка слюны.
Снег рванулся навстречу, едва они повернули к реке. Сухая крупка холодно обжигала щеки и нос.
— Сюда, — хрипло сказал референт. — Направо, за церковью. Второй этаж, палата двенадцать. Можно я не пойду? Мне плохо, мутит.
— Нельзя, — отрезал Федор.
Городская больница летом, наверное, утопала в зелени, а сейчас голые деревья вокруг производили мрачное впечатление. Внутри встречали тоже, мягко говоря, неприветливо. В палату Федор прорвался буквально с боем: «не приемный час, почему без бахил, корпус тяжелобольных и умирающих, нельзя без специального разрешения».
Возле кровати под развесистой капельницей сидела Амалия и держала за руку лысенькую девочку лет десяти в марлевой повязке. Другую Амалину руку сжимал в ладонях — кто бы мог подумать! — герр профессор. У профессора на лице застыла мина приличествующего моменту сопереживания. Завидев Федора, он отцепился от Амалии и вышел в коридор.
— Унглюкс кранк дер Кляйне… унглюкс Мутти, — профессор промокнул глаза платком значительных размеров в крупную клетку.
— Бедная больная малышка, — согласился Федор, пристально глядя на референта. — Но, насчет матери я сильно сомневаюсь. Я так думаю, что несчастная мамаша вступила в преступный сговор с официальным лицом с целью совершения преступления. Официальное лицо, подделав документы, путем организации несанкционированного ремонта в зоне доступности Норы разбудило Зверя и в дальнейшем, с помощью пока не выявленного сообщника, не дало Зверю заснуть, организовав таким образом темпорально-метеорологическую аномалию.
— Я не знал, — просипел референт. — Я не знал, что так получится. Понимаете, я думал, что Зверь проснется, вылезет и выйдет солнце. Мы так соскучились по солнцу и теплу, понимаете, а девочка совсем плоха, она просит солнышко, каждый день, просыпается и просит, чтобы вышло солнышко.
Профессор подергал Федора за рукав: «Них ферштейн». Федор перевел, добавив, что считает Амалию зачинщицей происшедшего для того, чтобы не расставаться подольше с умирающей дочкой.
Профессор сделал большие глаза, крикнул «Найн!» и кинулся в палату. Через некоторое время он вернулся с Амалией.
— Генрих сказал мне о ваших подозрения, — произнесла она сдержано, но глаза ее возмущенно сверкали. — Как вы могли подумать, что я обреку свою девочку хотя бы на один лишний день мучений? Ей плохо, моей крошке, ей очень-очень плохо. Наверное, я бы выбрала период ремиссии, а не сейчас, в разгар химиотерапии, которую дитя вряд ли перенесет. Анатоль, — она посмотрела снизу вверх на референта. — Что это вы придумали? Напрасно, я не просила.
Референт стоял весь красный, уставившись в пол.
— А если бы моя дочка умерла бы в крайний день? — Амалия прикрыла рот рукой, побледнела. — Какой бы это был ужас. Умирать, воскресать и снова умирать, зная, что не переживешь крайний день и вот-вот все закончится…
Профессор, не стесняясь присутствующих, обнял Амалию за плечи и зашептал что-то утешительное. Федор нахмурился. Какая-то мысль мелькнула в голове и пропала. Он попытался сосредоточиться, и снова упустил. Что-то важное сказала Амалия. Умирать каждый день и знать, что умрешь…
Чтобы отвлечься, Федор достал список граждан и стал просматривать. На второй странице он увидел то, что искал.
— Пойдемте, — сказал он Амалии и профессору.
— А я? — пискнул референт.
— Ты тоже.
— Доктор Тодд в палате с умирающим, — сказала дежурная сестра. — Нет, я не могу его позвать. Строго-настрого запрещено беспокоить, когда он работает с безнадежными. Что вы делаете?! Немедленно прекратите!
Федор ее не слушал. Он прошелся по палатам, открывая подряд двери. Доктор нашелся в пятой по счету, возле постели пожилого мужчины с отечным лицом и мутным взглядом.
— Доктор Тодд?
— Да, я. Выйдите, мешаете. Я потом с вами поговорю.
Федор молча подошел, вздернул доктора со стула, заломил руки за спину и надел наручники. Доктор ахнул и задергался. Больной с немым изумлением наблюдал за этой сценой.
— Вы арестованы, — твердо сказал Федор. — Обвинение вам предъявит следователь.
— Это какое-то недоразумение! — воскликнул доктор Тодд, выдираясь из рук оперативника. — Немедленно отпустите, или скажите, в чем я обвиняюсь.