Он коснулся руки сына.
— Нашёл.
Теперь очередь Батиса.
Старшего сына Иорданец уже целенаправленно готовил к академии. В отличие от него самого, Батис имел все шансы стать ещё более сильным энергогностиком: умный, в хорошем смысле расчётливый, вдумчивый, на лету хватающий знания, он развивался так стремительно, что ещё немного — и сравнялся бы в знании энергогностики с отцом. И уже была у Батиса фишка, которую отец не только одобрял, но и помогал развивать. Мальчишка умел входить в сознание живности. Если в работе с животными у него получалось лишь видеть их глазами и чувствовать то, что они испытывают, то с птицами дело обстояло несколько иначе: при определённой точке концентрации Батис манипулировал сознанием птиц.
Поэтому Матвей и взял сыновей на спутники Гарпии. Младших — чтобы ощутили азарт поиска. Старшего — чтобы научился волевой охоте на пернатых, самых плохо поддающихся воздействию в их уголке Вселенной.
Кто же знал, что за ними уже следили.
… Батис сосредоточился и не замечал, как отец потихоньку делится с ним энергией. Одновременно Иорданец с тревогой приглядывался к сыну: сможет ли мальчишка выполнить то, что на гарпианских спутниках у него получалось шутя? Здесь задача потруднее. Оллфагов в местах обитания можно разглядеть, пользуясь оптикой, — здесь возможно только внутреннее визуальное наблюдение. Там они в сознании — здесь их разум спит в криогенном сне. Там они на свободе — здесь заперты в герметично закрытых ящиках.
Совершит ли мальчишка чудо?
Может, Матвей слишком многого ждёт от сына?
Тонкие, жёсткие пальцы Батиса впились в ладонь отца.
Внезапно мальчик перестал дышать. Иорданец обмер от ужаса. Но потом прочувствовал, что жёсткая хватка пальцев, вцепившихся в его ладонь, не ослабла. Вместо вздоха облегчения Матвей послал сыну ещё порцию энергии, а затем по невидимому лучу направленного внутреннего взгляда проследил, что же происходит.
Вот они, закрытые клетки с оллфагами. Подача газа давно прекратилась, а вместе с ним в ящики перестал поступать и воздух. В трёх клетках оллфаги задохнулись и умерли. В двух — живы, поскольку пираты ящики бросали, не заботясь об их сохранности: герметичность нарушена — воздух поступает. Последние две пары птиц спят на остатках газа. И Батис пытается их пробудить.
Длинный вздох и длинный выдох мальчишки. Дрогнули крылья оллфагов, лежащих в углу накренившейся клетки.
Почти незаметно, но всё-таки короче — вдох и выдох. Торчащая из кучи пуха и перьев широкая лапа медленно сжала кривые когти и медленно же снова выпустила их.
Батис дышал нормальным воздухом — то же иллюзорно ощущали оллфаги. Постепенно оживали закоченевшие лапы и крылья.
Мальчишка резко открыл глаза. Из четвёрки оллфагов такое проделать пока смог только один. Но остальные тоже оживали. Вяло, но оживали. И тогда Батис, всё ещё напряжённый, подумал: "Почему я здесь? Здесь крыла не поднять". Он посмотрел на стенку клетки глазами оллфага, увидел, как она тонка. Потом увидел стенку ящика-контейнера — её тоже легко пройти. И первый оллфаг просочился сквозь две преграды и позвал за собой остальных.
53.
На считывание информации у меня ушло три минуты. Сидящий рядом Ник Имбри крепко зажмурился и помотал головой, морщась от чужой боли.
— Безопасными коридорами мы вышли из лаборатории, — вслух сказал Иорданец. — Оллфаги всё рвались лететь напрямую. Несколько раз Батису приходилось удерживать их и настраивать на то, что бегущие под ними люди — их подопечные, которых надо защищать. Потом уже выяснилось, что вмешательство Батиса в сознание оллфагов имело очень неожиданные последствия: птицы каким-то образом засекли Батиса в собственном сознании и сочли, что он член их стаи. Ещё позже их птенцы воспринимали мальчика уже как вожака и слушались его беспрекословно… Покинув лабораторию, мы первое время скрывались в пригороде. Думали, охрана нас будет искать. Нашли брошенный, как мы думали, дом и жили. На улицу боялись выходить, поэтому не знали, что в тот же день — день нашего побега — вся эта зараза двинулась на город… Но взаперти долго не проживёшь. Мы вышли и очутились в пустыне ада.
Он передохнул немного и закончил:
— Не забывайте, мы даже не предполагали, на какой планете находимся. Наткнувшись на останки первого же аэротакси, монитор которого доживал последние минуты, мы узнали, что город называется Андромеда. И всё. Второе, что мы начали лихорадочно выискивать, — это космопорт. Думали добраться до первого катера, а там, на орбите, хоть один корабль найдётся… Чтобы попасть в космопорт, надо идти от лаборатории через весь город. Так мы попали на Звёздную площадь, а оллфаги нашли прячущихся здесь людей. Они голодали. Как их бросить? А потом уже выяснили неприятную вещь: транспорт, больше и тяжелее аэротакси, в воздух не поднимается. Тени создают какой-то фон. Да и аэротакси неохотно кружат не выше трёх метров от поверхности. В последнее время теней, что ли, стало меньше. Такси берут потолок до пяти метров.
Замолчав, он так ссутулился, что стало ясно: Матвей смотрит куда угодно, только не на лица сидящих рядом. Зато мне приходилось еле сдерживаться, чтобы не взглянуть на чёрные очки Батиса, чей упорный взгляд я чувствовала с начала разговора.
— Значит, игольчатые появлялись только у энергогностиков, — медленно сказал Ник, — так получается? У людей нетренированных или плохо тренированных организм сразу подчинялся Субстанции, которая их превращала в "акул" или оборотней.
— Я размышлял над этим. В обоих случаях всё начинается одинаково: тень влетает в мозги и почти мгновенно подчиняет их себе. В случае энергогностика этот момент становится решающим. Своим сопротивлением, попыткой блокировать Субстанцию мы превращаем её в игольчатого монстра. А дальше всё зависит от силы энергогностика. Сам игольчатый явно не приспособлен к управлению захваченным телом. Отсюда — неполная мутация организма и его быстрая смерть.
— Думаешь, больше никто не выжил?
— Думаю.
— И если Кейд жив…
— Они снова дадут ему возможность заниматься самыми опасными проектами.
— Несмотря на то что он угробил целую планету.
— То есть, чтобы остановить Кейда, надо опередить майора Брента.
Иорданец поднял голову. Батис не шелохнулся.
Забавно, как легко сказал эти слова Имбри. Таким я ещё не видела своего… мужа — делающим выводы и предлагающим решение.
Он будто почувствовал наше удивление.
— Когда я сделал предложение Зое, она сказала что-то вроде следующего: однажды её решение принесло только беды, поэтому бразды правления в семье она предпочитает видеть в моих руках… Я предлагаю оторваться от десанта, освободить вас от игольчатых и самим совершить налёт на лабораторию.
Барракуда то ли проворчал, то ли прорычал недовольно.
— А тебя никто и не заставляет. Я же знаю: ты нас не выдашь.
— Слишком много знаешь. Может, я ещё подумаю — выдавать или нет, — ответил Барри и сдвинул брови, думая под нашими любопытными взглядами. Через минуту раздумий сопнул носом и провозгласил: — Ладно. Не выдам.
— Спасибо тебе, Барри, ты настоящий друг, — серьёзно сказал Имбри.
Батис прыснул — и сразу превратился в смешливого мальчишку.
— Как их отвлечь, чтоб сразу вас не хватились?
— Помнишь Тима, стрелка? Передай ему от моего имени, чтоб показал майору наш автопарк. По городу не больно поездишь, но для поисков продуктов штук двадцать аэротакси у нас есть, — объяснил нам Иорданец.
— Передам, — сказал Барри и поднялся.
Ник некоторое время глядел ему вслед, затем повернулся к нам.
— С чего начнём?
— Расскажите, что за опыт у вас с Субстанцией.
Мы, почти не перебивая друг друга, рассказали ему о Саймоне и его беде.
— Хорошо, начнёте с меня, — спокойно сказал Иорданец. — Пусть проба на мне обеспечит мальчику уже проверенный процесс извлечения. Всё-таки свободно шастающий по мозгам агрессор — это одно. А заблокированный игольчатый — другое. Случись что со мной — я справлюсь.