Я выхватила из ее рук бутылочку и сунула соску в открытый Лизаветин рот. Крик тут же прекратился и дочка торопливо зачмокала, как будто боялась, что кто-нибудь отнимет ее вожделенную еду. За что ребенку такие переживания? Нет, Витьке придется за все ответить сполна!
- Сколько времени? – спросила я Свету.
Она помедлила, но все-таки взглянула на циферблат своих изящных часиков.
- Прошло уже почти два часа.
- С минуты на минуту должен подъехать. – сказала я, думая о Сашке.
Света промолчала. Я забрала у Лизы пустую бутылочку и, глядя на ее умильное лицо, порадовалась, что на дочери дорогие памперсы. Иначе нам пришлось бы заниматься еще и ее туалетом.
Неожиданно я поняла, что и сама бы сейчас не отказалась от чашечки чая с каким-нибудь бутербродиком. Было время обеда и организм подло требовал свою порцию еды. Сглотнув голодную слюну, я отошла к окну и постаралась разглядеть что-нибудь сквозь завесу листьев. Вдруг мне захотелось открыть окно и я уже потянулась к задвижке, но вовремя поняла, что сделать это невозможно. За много лет белая краска настолько залепила все щели, что окно, наверное, уже очень давно не открывали вообще. Как только я это поняла, мне срочно потребовалось глотнуть свежего воздуха. По счастью, форточка была в рабочем состоянии и я лихорадочно распахнула ее, поднявшись на цыпочки и ловя ртом воздух.
В этот самый момент снаружи донесся звук приближающегося автомобиля и взвизгнули тормоза на остатках асфальта. Я замерла, а потом медленно повернулась в сторону Светы. Она тоже напряженно прислушивалась.
«Вот сейчас все и закончится». – с облегчением подумала я и посмотрела на дверь.
ГЛАВА 10
Саша проснулся от резкого толчка и не сразу вспомнил, где он и что с ним. Потом увидел сосредоточенный Витькин профиль и окончательно пришел в себя. Энергично проведя ладонями по лицу, спросил.
- Долго еще ехать?
- Километров десять. Ты спи, спи. – заботливо сказал Витька.
- Нет уж, хватит. Просто не сплю совсем, вот меня и сморило. – оправдался Саша.
Виктор понимающе кивнул, продолжая смотреть вперед. По краям дороги стоял густой лес, а солнце плавилось почти над головой. Первое лето Лизаветиной жизни, почему-то подумал Саша и сердце снова сжало тоской.
Он никому не рассказывал о своих чувствах и переживаниях, связанных с дочерью, а они были, да еще какие. Начались сразу же, как только было твердо решено воспользоваться услугами суррогатной матери. Ему страшно не понравилось это слово – суррогатная. Саше оно представлялось состоящим из двух слов: «суровая» и «рогатая». Перед глазами тут же всплывал образ беременной коровы со злым взглядом и огромными, как вилы, рогами. По этой причине он не испытывал никаких теплых чувств к женщине, которая вынашивала их с Ларисой ребенка. Потому и потерял над собой контроль, когда узнал, что Анна чуть не спровоцировала выкидыш своим неправильным поведением.
Саша знал строение женского организма, уроки анатомии не прошли даром, но вопреки полученным знаниям представлял себе черт знает что, когда начинал думать о ребенке. Ему казалось, что девочка болтается в надутом животе, как горошина в погремушке и испытывает боль при каждом неловком движении женщины. Когда ему сообщили о рождении дочери, Саша впал в возбужденное состояние. Где сейчас ребенок? Все еще у Анны или уже у Ларисы? Ему не хотелось, чтобы Анна даже минуту общалась с их дочерью. Это их ребенок и никто не имеет права претендовать на него.
Через час Саша успокоился и в клинике появился уже совсем в другом настроении, но тут же попал в лапы к следователю и узнал, что Анна убита. Тогда он не почувствовал ничего, кроме тупого удивления – кому это было нужно? Когда его, наконец, пропустили к Ларисе, он смотрел на Лизу, как на чудо и даже осмелился тихонько погладить ее животик через тугую пеленку. Пальцы ничего не почувствовали, но душа взлетела под облака и еще долго там кружилась, глядя сверху на счастливую семью.
Дурацкие видения начались сразу же, как он забрал жену с дочерью домой. Вечером утомленная Лариса уснула в ту же секунду, как ее голова коснулась подушки, а Саша осторожно выбрался из-под одеяла и пошел в комнату Лизы. Просто так пошел, посмотреть, как крошечная девочка спит в слишком большой для нее детской кроватке. Налюбовавшись дочерью, он вышел из комнаты и оглянулся на прощание. Вот тут-то его и настигло это проклятое видение. На полу, возле кроватки ему представилась все та же рогатая корова, но мертвая, с омерзительным галстуком, затянутым на шее. И с тех пор он видел корову всякий раз, когда был в комнате Лизы один. Это продолжалось не меньше двух месяцев, в течение которых Саша пытался самостоятельно справиться с наваждением и ему это, как ни странно удалось. Корова пропала и больше не появлялась, но Саша всерьез испугался за свое психическое состояние. Он так сильно любил дочь, что малейшая угроза ее благополучию могла вернуть галлюцинации и даже усугубить их. Правда, за эти проклятые тревожные дни Саша ничего подобного за собой не замечал, но кто его знает, этот организм.