Я уже получила несколько предложений, как-то: торговать в палатке у метро, обеспечивать горячими обедами служащих одной конторы или сидеть с шестимесячным ребенком. Ни один из перечисленных вариантов мне не подходил.
Визит неведомого Льва Бенедиктовича вселил в меня некоторую надежду на мое благополучное трудоустройство. Я с нетерпением мерила шагами гостиную, вспоминая фразы типа: «Премного благодарна, не извольте беспокоиться, примите мои уверения» и т.д., и по истечении двадцать первой минуты бросилась к двери, заслышав треньканье звонка. Гоша, мой шотландский терьер, опередил меня и радостно тявкал и размахивал хвостом в коридоре.
На пороге стоял мужичонка с меня ростом, непонятного возраста, неприметной внешности, узкоплечий, со светлыми глазами, одетый в тесноватый костюм скучного бюрократического цвета. А в руке он держал неизменный мужской атрибут ― дипломат отечественного производства.
― Вы ― Галицкий? ― уныло спросила я.
― Да, я ― Лев Бенедиктович. Не обращайте внимания на мой внешний вид, я прямо со службы... Вы позволите войти и ввести вас в суть дела?
― Конечно, конечно, ― засуетилась я.
Мы расшаркались, проявляя небывалую учтивость, и прошли в комнату с реверансами. Гоша путался под ногами.
― Да-а... ― задумчиво протянул мужичонка. ― Погоды нынче стоят прескверные...
Он разглядывал мои апартаменты. Квартира, которая мне досталась после родителей, была моей гордостью и печалью. Гордостью, потому что располагалась в центре Москвы, в глубине жилого массива, среди вековых лип и тишины. Печалью, потому что дом был дореволюционной постройки и требовал капитального ремонта. Мне не раз предлагали продать квартиру или поменять на современную жилплощадь, но я не соглашалась. Три комнаты с высоченными потолками, одна из них с фонарем, кухня необъятных размеров и коридор, по которому легко можно кататься на велосипеде (где еще найдешь такую экзотику), а, кроме того, в этой квартире наша семья обитала с незапамятных времен. Несколько раз наш дом хотели приобрести совместные компании с импортными капиталами под офис, но все соседи вставали сплоченными рядами и не отдали ни пяди жилплощади капиталистам. От посягательств отечественных градостроителей нас охраняла мемориальная доска в честь одного из поэтов с мировым именем.
А насчет погоды господин Галицкий был абсолютно прав. Июнь выдался на редкость неровный. Несколько дней жары, затем ураганные грозы, похолодание и опять жара. Все мои соседки-старушки мучились головными болями и сердечными приступами. К подъезду частенько подъезжали машины скорой помощи. Мой шотландский терьер, стыдно сказать, боялся грозы и прятался в самых неожиданных местах. Последний раз он умудрился забраться в ванную, где было замочено постельное белье. Пришлось отмывать его от стирального порошка.
Лев Бенедиктович уселся в дедушкино кресло потертой черной кожи и почти полностью утонул в нем. Я устроилась напротив и приготовилась слушать.
― Итак, ― произнес мой посетитель. ― Надеюсь, вам достоверно известно, что на Земле стопроцентная смертность и ничто не вечно под луной!
В этом месте Галицкий изобразил скорбь, блеснул слезой и шмыгнул носом. Из кармана он извлек носовой платок впечатляющей клетчатой расцветки и промокнул глаза. У меня же настроение испортилось. Тетя Капа подсунула мне страхового агента! Вот радость-то...
― И заметьте, умирают не только старики, но и молодые люди, продолжал он самозабвенно. ― И что самое ужасное, умирают даже юные девушки!.. Да, как это ни прискорбно, она умерла... О! моя дорогая, горячо любимая, страстно обожаемая сестра! ― тут он воздел руки к небу и задрожал щеками и подбородком. ― Мы похоронили ее на днях и остались сиротами...
О, Господи! Вымогатель-попрошайка?! Неужели, теперь эта братия переместилась из вагонов метро в квартиры обывателей? Вот ужас-то... Обрабатывают доверчивых людей стационарно? Как же его выпроводить?
Гоша разделял мое недоумение и досаду. Он сидел рядом с моим креслом и принюхивался к посетителю, склонив голову набок.
― Да, горе поселилось в наших сердцах. И что самое ужасное, Эмма Францевна осталась без компаньонки. Ей не с кем поговорить, отвести душу! Вся надежда только на вас. Войдите в наше положение, не откажите в милости! Христом Богом молю!
Тут господин Галицкий сполз с кресла и бухнулся на колени. Я поджала ноги и шарила глазами по сторонам в поисках чего-нибудь увесистого, чтобы стукнуть его по голове и вызвать скорую помощь. Он помешанный, причем ― буйно. Гоша спрятался за мое кресло и оттуда демонстрировал грозный оскал.