Собственно, это было ясно еще вчера — все кончено. Он не позвонил. То, что телефон был отключен с самого утра, рассудок успешно игнорировал. Захотел бы дозвониться, нашел бы способ. Лариса потерянно бродила по квартире. Разумеется, она себя ведет сейчас как последняя дура. Надо выкинуть его из головы и заняться делом. Мало ли у женщины в доме дел? Пропылесосить, например, полы помыть…
Вытащила пылесос, начала чистить ковер. Пиджак от костюмчика, в котором она сегодня ходила на работу, немного тянул в плечах, управляться с пылесосом было неудобно. Она сняла пиджак, бросила его небрежно на спинку стула, еще немного повозила щеткой по ковру. Потом сообразила, что надо переодеться, выключила пылесос и пошла в спальню. Там на тумбочке у кровати нахально стояли три пунцовые розы без малейших признаков увядания. Сколько, он говорил, месяц стоять будут? Ничего подобного. Ни секунды она не потерпит эту гадость около своей кровати!
Лариса решительно взяла вазу с цветами и направилась на кухню, едва не споткнувшись о брошенный посреди комнаты пылесос. С мстительным удовлетворением запихала розы в мусорное ведро, вазу помыла и убрала. После этого замерла на несколько секунд в задумчивости — что это такое она на кухне! А то просто безобразие, какая грязь!
Налила воды в ведро, шлепнула мокрую тряпку на пол. Вот так, не просто протереть посередке, а помыть, как мама учила. Сначала размочить, потом собрать воду и уже третий раз хорошо отжатой тряпкой вытереть насухо.
Звонок прозвенел, когда она уже кончала возиться с кухней. Короткий, резкий. От неожиданности Лариса села прямо на сырой линолеум. Потом вскочила, поскользнувшись, запихнула ведро с грязной водой в щель между раковиной и буфетом, половую тряпку выбросила в мусорное ведро Наскоро сполоснула под краном руки и, не вытерев их, метнулась к зеркалу, пнув по дороге пылесос. Умная машина послушно покатилась в свой угол. Лариса вытащила из розетки вилку, подхватила шнур и бросила следом. Снова зазвенел звонок, более длинный и настойчивый. Она не могла сказать почему, но она совершенно точно знала, это пришел Ярослав. И все, что было, вся ее обида и злость оказались придуманными, исчезли как туман, как морок. Главное, что он был здесь, с ней, а все остальное — ерунда, мелочи жизни, технические вопросы, решаемые по ходу процесса. Дрожащими руками она попыталась заправить в юбку выбившуюся блузку, и причесаться надо, и губы подкрасить…
В третий раз залился звонок и уже не останавливался, очевидно, Ярослав решил жать на кнопку, пока она не откроет. Лариса махнула рукой, все равно в порядок себя привести не получится, вылетела в коридор, не глядя в глазок, не спрашивая «Кто там?», распахнула дверь.
Ярослав, привалившись к дверному косяку, палец на кнопке звонка, мрачно смотрел на нее.
— Заходи. — Она отступила назад, давая ему возможность войти.
Он наконец опустил руку, трезвон прекратился. Вошел, захлопнул за собой дверь, остановился, глядя на нее. Как странно, все слова, которые он приготовил, пока ехал к ней, здесь, в крохотном, ярко освещенном коридоре, казались грубыми и нелепыми. Лариса молчала. Стояла перед ним — волосы растрепаны, щеки горят, на юбке почему-то мокрое пятно — и ждала. Он нервно провел языком по пересохшим губам и сказал, сам удивившись прозвучавшей в голосе неуверенности:
— Я приехал к тебе.
— Хорошо.
Она не пошевелилась, только глаза блеснули. Или это ему только показалось?
— Лариса…
Она подождала немного, потом спросила;
— Да?
В этом коротком слове было поощрение? А, ладно, в любом случае…
— Я приехал, чтобы остаться здесь. — Он зажмурился от ужаса. Что он говорит! Разве с женщинами так можно? Сейчас она его вышвырнет, и правильно сделает! Сквозь шум в ушах Ярослав расслышал негромкое и спокойное:
— Хорошо.
— Что? — Он распахнул глаза и вытянул вперед руку, не то отгораживаясь, не то пытаясь дотянуться до нее. Сказал с отчаянием в голосе: — Ларочка, ты уверена, что поняла меня? Я хочу остаться здесь насовсем!
— Ну, знаешь, — наконец она улыбнулась, — в моем возрасте такие вещи уже понимают. Снимай куртку, я сейчас чайник поставлю.
— Какой, к черту, чайник! — Задохнувшись, он шагнул вперед и наконец обнял ее. — При чем здесь чайник!
Когда Ярослав, фальшиво и слишком громко напевая что-то из репертуара Тото Кутуньо, ввалился домой, Герман Александрович уже заканчивал завтрак. Он неодобрительно посмотрел на сына поверх газеты, спросил сухо:
— Примирение, как я понимаю, состоялось?
— Примирение, примирение, полное примирение! — Ярослав прогарцевал по кухне, очевидно, изображая какой-то мудреный старинный танец, едва не смахнул со стола масленку, но успел поймать ее и торжествующе показал отцу. — Оп-па! А при чем здесь примирение? Мы никогда и не ссорились!