— А было плохо? — Не сводя с нее внимательного взгляда, Герман Александрович присел на диван, стоящий напротив.
— Да, — коротко ответила Лариса. — В общем, он в больнице…
— Аппендицит! Я так и знал! У него же хронический, я сколько раз говорил…
— Герман Александрович! — остановила его она. — Это не аппендицит. В Славу стреляли.
— Что? Этого не может… Я не понимаю… как это стреляли? Кто? Зачем? Он же не банкир какой-нибудь… Подождите, он что, ранен? Я сейчас! — Он вскочил и кинулся к шкафу.
С трудом Лариса убедила его, что ехать сейчас в больницу бессмысленно. Он потребовал, чтобы она дословно повторила ему все, что сказал врач, подумал немного и снова сел на диван.
— Значит, в семь часов. Ну ладно, в реанимацию действительно не пускают.
— Они халат велели захватить, — пожаловалась Лариса, — белый, и тапочки. Тапочки ладно, а откуда у меня халат возьмется?
— Не проблема, — отмахнулся Герман Александрович, — у нас есть. Лариса, я думаю вам нет никакого смысла сегодня домой возвращаться. Переночуйте здесь, а? И мне не так тяжело будет… А завтра утром вместе в больницу поедем.
— Спасибо. — Она сморгнула слезинку. — На самом деле я сама хотела попросить разрешения… Так страшно было бы сейчас одной дома.
— Тем более остаетесь. Вы, наверное, с голоду умираете, сейчас я что-нибудь придумаю!
— Не знаю, — с сомнением сказала Лариса. — Поздно уже.
— А когда вы последний раз ели? Нет уж, для чашки чаю с бутербродом никогда не поздно! Иначе начнется самопереваривание, и голова будет болеть весь день.
— Ладно. — Она улыбнулась. Действительно, вдвоем было намного легче. — Только мне умыться надо и позвонить, можно?
— О чем речь! Телефон здесь, ванная там, осваивайтесь! А я пошел делать бутерброды.
Лариса снова посмотрела на часы. Поздно. Впрочем, Зойке еще можно позвонить, она наверняка сейчас телевизор смотрит, любительница ночных каналов. Сняла трубку, набрала номер. Длинный гудок, второй…
— Я слушаю?
Ну да, у нее же телефон рядом с диваном стоит, только руку протянуть.
— Зоинька? Прости, ради Бога, я не слишком поздно?
— Для меня нет, а вот для тебя… Что-то случилось?
— Ой, случилось! Но это не телефонный разговор. Зоинька, солнышко, меня завтра не будет, отработай за меня, а?
— А что там?
— Четыре часа в первую смену. Два восьмых, девятый и одиннадцатый. Ты же утром свободна!
— Вообще-то у меня другие планы были… ну ладно, с тебя бутылка. Только имей в виду, Капитолина визг поднимет.
— Пусть визжит. Зоинька, а ученичков моих на пару дней не возьмешь, пока я тут не разберусь?
— С ума сошла? Что у тебя там, мировая война?
— Хуже, Зойка! Ярослав в больнице. Так что, сама понимаешь, мне сейчас ни до чего.
— С ним-то что? На вид такой здоровый мужик…
— Зоинька, я тебе потом все с подробностями расскажу. Ты только учеников возьми!
— Ладно. Но одна я не потяну, просто времени не хватит, половину Маринке сброшу. Ты когда появишься?
— Завтра, ближе к вечеру. Или позвоню, или забегу. Зоя, а еще зайди в администрацию, скажи, чтобы мне отгулы с завтрашнего дня оформили.
— Капитолина тебя точно убьет.
— Пусть только попробует! У меня этих отгулов почти месяц набирается. Будет орать, возьму все сразу, имею право. Ладно, Зоинька, до завтра. Спасибо тебе!
Лариса повесила трубку, посидела минуту неподвижно. Потом встала и подошла к большому зеркалу. Да, видок тот еще. Как будто только что из помойки вынули. Самой еще можно выкупаться, а вот сарафан… Она внимательно осмотрела пятна, появившиеся от соприкосновения с асфальтом. Да нет, обыкновенная грязь, простирнуть, и все будет в порядке. Хорошо, что нигде не порвала.
Через час Лариса, завернутая в халат Ярослава, чистая и причесанная, сидела па кухне и уплетала незатейливые бутерброды, запивая их удивительно вкусным чаем, заваренным по персональному рецепту Германа Александровича, с добавлением дюжины разных трав. Теперь она рассказывала, снова стараясь вспомнить все, что произошло с той минуты, как они с Ярославом вышли из машины.
Герман Александрович слушал очень внимательно и хмурился все сильнее.
— Значит, сказал, что Колька умер, — уточнил он.
— На зоне, — кивнула Лариса и отодвинула последний бутерброд. — Спасибо, не могу больше. Наелась.
— Угу. И Славик, говоришь, его узнал.
— Да. Мне показалось, не сразу, но узнал. Он сам об этом сказал.
— Угу. Значит, этот паршивец что-то скрывал от меня. Не может быть совпадением, что он именно сейчас стал искать Одинокова. А про товарища соврал, конечно.