Они втроем усердно старались втянуть Джонаса в разговор: Лайл задавала вопросы, Эмберлин рассказывала, кто есть кто и что к чему, а Ноэми делилась своими ценными (и чаще негативными) мнениями об окружающих.
Утренний парень со спичками присел на корточки на стул рядом с Джонасом и, опершись на стол, склонился в его сторону. Весь временный оптимизм Джонаса как ветром сдуло. Все развернулись посмотреть на пришедшего, а Джонас молча прикидывал, насколько тот опасен. Из положения сидя сложно было понять, кто из них выше. Сам Джонас был довольно рослым, но худощавым, а этот чувак весь состоял из мышц и выглядел так, словно сможет одной рукой оторвать Джонасу голову. Парень будто нарочно отрезал рукава футболки Misfits, чтобы показать бицепсы.
– Что, заблудился? – не удостоив пришельца взглядом, спросила Ноэми.
– Ты сидишь на моем месте, – ответил тот Джонасу.
Одну ногу он подложил под себя, а вторую втиснул между столом и собственным телом.
– А ты что, стул подписал? – спросила Лайл, так высоко приподняв брови, что они исчезли за челкой.
– Я сидел тут в прошлом году.
Его ярко-синие глаза блестели, как светодиоды в голове у робота.
– И еще обпердел его целиком. Прям ежедневно пускал газы.
Ноэми изящным жестом положила сэндвич обратно в контейнер и резко развернулась к нему. Джонас откинулся на спинку стула, чтобы ей было видно другого парня.
– Повзрослей уже, а. Во-первых, Гэтан, ты сидел вот здесь. – Она показала на свободное место рядом с Эмберлин. – А во-вторых, никто из присутствующих тебя не приглашал, поэтому я вообще не понимаю, с чего ты захотел к нам присоединиться.
– Кто-то сегодня не в настроении. Я бы решил, что у тебя месячные, но ты всегда такая…
Гэтан встал. Ноэми смотрела на него, ощетинясь.
– Ну и говнюк же ты. Тебе не пора идти продавать героин в туалете или чем ты там занимаешься? – резко спросила она.
Гэтан ничего не ответил. Лениво взяв под козырек, он не спеша направился к людному столу на другом конце кафетерия.
– Ненавижу его.
Лайл кивнула, соглашаясь.
– Воздержусь от комментариев, – отозвалась Эмберлин.
– А вы что, встречались раньше или чего? – непонимающе спросил Джонас.
Ноэми рассмеялась сердитым безрадостным смехом.
– Не надо так шутить. Тут вообще-то люди едят.
– Ничего, у меня крепкий желудок, – встряла Лайл, тыча в сторону Ноэми вилкой с насаженной на нее картофелиной.
Ноэми вонзила деревянную вилку в ломтик клубники.
– В прошлом году с нами сидел друг Гэтана, поэтому мы терпели эту занозу в заднице.
– Странно, что у вас вообще есть общие друзья.
Она бросила быстрый взгляд на соседок по столу. Лайл в ответ широко распахнула глаза, а Эмберлин сосредоточила внимание на ломтиках яблока.
– У нас нет общих друзей.
Ноэми поерзала на стуле. Что-то в ней незаметно поменялось.
Джонас вспомнил вспыльчивого пятнистого кота из «Лэмплайта». Сидит-сидит с вальяжным видом, а хвост-то подергивается. По Ноэми было не так заметно, но от ее спокойного тона и равнодушного выражения лица так и разило неестественностью.
– Был один человек, который сидел с нами, несмотря на свой ужасный вкус в друзьях. В прошлом году.
Она говорила негромко и развернулась к Джонасу, словно не желая, чтобы их разговор слышали. Он и сам едва разобрал ее слова.
– Эмберлин, а когда начинается хоккей?
Эмберлин моргнула и пробормотала в ответ что-то невнятное, явно не поняв стремительной смены темы. Джонас воспользовался заминкой, чтобы продолжить расспросы.
– Ваш друг… он окончил школу?
Запнувшись на середине вопроса, он перешел на шепот. Джонасу никогда не удавалось хорошо считывать атмосферу в комнате. Он вечно предполагал худшее: наверное, он сказал что-то не так… наверное, все его презирают. В данном случае худшим было бы, если бы их друг не выпустился из школы, если бы с ним случилось что-нибудь ужасное. Джонас перевел взгляд с лиц вокруг на скомканный бумажный пакет на столе. Он вспомнил историю про мальчика в лесу и замер.
Но было уже слишком поздно: к несчастью, произошел тот редкий случай, когда его худшие опасения оправдались. Ноэми ощетинилась и промолчала.
– Он умер в прошлом году, – осторожно ответила Лайл.
– Ох. Мне очень жаль.
Джонас почувствовал нервную дрожь. Никому не хотелось говорить на эту тему, но он не знал, как перевести разговор на что-нибудь другое, и помощи ни от кого не последовало.