— Да что удивительно, Александр Францевич, по сути он ничего и не приврал. Все правда.
— Значит, Вы действительно из Ливенов?
— Да, это так.
— Для Вас ведь не секрет, что многие немцы в Петербурге знаются друг с другом. По молодости, когда я жил там, я несколько раз видел Ливенов.
— Неужели? И с кем же из Ливенов Вы были знакомы?
— Нельзя сказать, что я был с ними знаком. Одного Ливена я просто видел то тут, то там. Того, простите, у которого была скандальная репутация. Но у него совсем другой тип внешности, чем у Вас. Насколько я могу припомнить, он был блондином нордического типа. Красивым молодым человеком, но пороки уже давали о себе знать на его лице…
— И Вы предположили, не он ли мой отец? Раз, так сказать, он не знал удержу в развлечениях? Нет, слава Богу, не он. Хотя кое-какие из пороков у меня явно от него. В статье написано, что я похож на отца как две капли воды, и это абсолютная правда. Я — сын старшего из братьев.
— Тогда, вероятно, его я тоже встречал. Многие немцы предпочитают лечиться у своих. Я работал у одного успешного врача. Он как-то взял меня с собой в особняк к одному из пациентов. Там сильно простудился мальчик, подросток. К сожалению, доктор Краузе сам не мог уделить ему должного внимания, так как два других его пациента находились в очень тяжелой стадии болезни. И он представил князю меня, и получил добро на то, чтоб я пользовал мальчика.
— Да, похоже, это был мой отец — Дмитрий Александрович.
— Но тогда я не понимаю, почему Ребушинский написал, что Вы — старший сын князя. Ведь мальчик лет на десять Вас старше. Именно это вызвало мое недоумение при прочтении статьи.
— Мальчик, которого Вы лечили, не сын Дмитрия Александровича, а младший брат. Князь обзавелся наследником только в очень зрелом возрасте. Так что я действительно старший сын князя. Мальчик Павел — это тот самый Ливен, с которым я поддерживаю родственные отношения…
— Думаю, вот с ним Вы похожи, насколько я могу полагаться на свою память через несколько десятков лет.
— Память Вас не подводит. Павлу, как и его самому старшему брату Дмитрию, досталась внешность Ливенов. Остальные пошли в мать, как тот брат, который опорочил честь княжеской фамилии.
— А Павел? Как у него дела?
— О, он сделал прекрасную военную карьеру.
— Рад за него.
— Александр Францевич, а каким Вам запомнился князь? Мне было бы интересно узнать, какое впечатление он на Вас произвел, ведь я с ним не был знаком. Я узнал о том, что я его сын, только после его смерти.
— Яков Платонович, я видел его всего два раза. Когда меня представили ему и когда я отчитался перед ним, что мальчик поправился. Внешности его я, к сожалению, уже не помню. Но как человек он произвел приятное впечатление. Он не стал делать проблемы из того, что его родственника будет лечить молодой неизвестный врач. Был вежлив, тактичен, сказал, что при необходимости я могу обращаться прямо к нему без всякого стеснения. Потом поблагодарил и дал щедрое вознаграждение за то, что я успешно вылечил мальчика. Но он казался печальным, как будто у него на душе было неспокойно, словно в нем не было радости жизни. В первый раз я посчитал, что он беспокоился за здоровье ребенка, а во второй — что, по-видимому, у него просто такая натура. Что он по жизни предавался меланхолии. Он не выглядел счастливым человеком.
— А он им и не был. С того времени, как ему пришлось расстаться с моей матерью, которую он любил. Ему не позволили на ней жениться, а ее выдали за другого. Думаю, радость жизни к нему вернулась, когда у него появился законный наследник, который стал ему утешением на старости лет.
— А Вы, значит, его побочный сын от любимой женщины, с которой ему не суждено было вступить в законный брак?
— Да, как выяснилось… Вас не смущает, что я…
— Господь с Вами, Яков Платонович. Неужели Вы думаете, что за всю мою врачебную практику Вы оказались единственным, у кого на самом деле другой отец? Я точно могу сказать, что в нескольких семьях, что я в свое время знавал, дети были совсем не от мужей.
— И что же, эти мужья догадывались, что дети не от них?
— Полагаю, что кто-то не просто догадывался, а знал наверняка.
— И как отцы относились к таким детям?
— Знаете, я припоминаю только один случай, когда отец открыто ненавидел ребенка. Все остальные, по-видимому, с этим смирились и не выделяли нагулянного среди своих кровных. Яков Платонович, это ведь вопрос не из праздного любопытства?
— Не из праздного. Но я не готов об этом говорить. Мне пока будет более чем достаточно разговоров на тему моего незаконного родства с Ливенами. Но Вы — один из немногих людей, с кем, возможно, я бы мог это потом обсудить.
— Да, Вы правы, разговоров будет предостаточно. Вам еще не досталось от местных злыдней?
Штольман решил не рассказывать, что он уже был заочно оскорблен пьяным офицером. Кто знает, может, этот слух и не дойдет до доктора.
— Ну вчера мало кто слышал новости обо мне, слухи только начали расходиться. Не знаю, что будет сегодня, после статьи… Я с утра еще не выходил из кабинета. Пойти что ли в ресторацию выпить кофе? — усмехнулся он.
— Да Вы с газетой туда пойдите и разверните на той странице, где статья о Вас, — покачал головой доктор Милц.
— Нет, я ее лучше вслух зачитаю. А потом отвечу на все вопросы… - с сарказмом сказал Яков Платонович. - Александр Францевич, от молвы ведь не спрятаться, все равно будут кости перемывать…
— Вместо ресторации Вы лучше сходите домой, расскажите Анне Викторовна о статье, — посоветовал доктор. — Ее ведь тоже в покое не оставят.
Как ему самому не пришло в голову очевидное? Увидев публикацию, он должен был немедленно сказать об этом Анне, пусть бы он и пришел в участок на несколько минут позднее. Он же пробежал глазами статью, подумал о ней несколько мгновений и, как только переступил порог кабинета, зарылся в текущих делах — пока к нему не пришел доктор.
— Этого я и боюсь. Что выпады будут не только в мою сторону, но и в сторону Анны.
— Анна Викторовна — человек сильный, как и Вы, Яков Платонович. Вместе Вы справитесь. Да и многие люди будут на Вашей стороне.
По пути Штольман отправил короткую телеграмму Павлу. Он посчитал, что Павел был в праве знать, что тайна происхождения его племянника больше не является таковой.
========== Часть 12 ==========
После почты Яков Платонович пошел прямо домой. С горьким известием о том, что у них с Анной вскоре будут непростые времена.
Но для Анны статья уже не была новостью, у них дома был Виктор Иванович, который и принес ей газету. Штольману стало не по себе, что Анна узнала о статье от кого-то другого, пусть даже от отца. Он должен был сказать об этом Анне первый. А теперь получалось, что он откладывал, пока кто-то другой не станет дурным вестником.
— Яков! Про тебя Ребушинский написал в «Затонском телеграфе»…
— Аня, я знаю, поэтому и пришел домой — рассказать тебе. Извини, у меня не было возможности прийти раньше, — солгал он, отчего ему стало противно. — Сначала было много дел, а потом зашел доктор Милц, он тоже купил газету и хотел узнать, сколько там правды…
— Александр Францевич? Надеюсь, он был к тебе… снисходителен… — Анна не могла подобрать подходящего слова.
— Анюта, ну доктор Милц же разумный человек, — вступил в разговор Виктор Миронов. — Он прекрасно знает Якова Платоновича, чтоб изменить о нем мнение из-за подобных новостей…
— Виктор Иванович, Вы правы. Ничего в его отношении ко мне не изменилось. Но ему хотелось узнать, действительно ли я из Ливенов. Оказалось, живя по молодости в Петербурге, он даже сталкивался с Ливенами. Видел неоднократно второго брата Дмитрия и даже лечил Павла, когда он был подростком, ну и встречался по этому поводу пару раз с Дмитрием Александровичем.