Главная героиня моей книги, от лица которой ведется повествование, на первый взгляд — состоявшаяся женщина, добившаяся определенного жизненного статуса.
Она подходит к тому возрастному рубежу, за которым принято подводить первые — промежуточные — итоги. Осмысливая их, она приходит к выводу, что всё сложилось не так, как представлялось в юности. Хотелось одного, а получилось — совсем другое. Почему?
В поисках ответа на этот вопрос она проникает в тайны своей родословной, и фигуры предков, преимущественно — по женской линии, вдруг начинают «проступать», «проявляться» на карте её судьбы. Хорошо это или плохо? Что они передали ей? Какой «билет» вручили? Тот ли «багаж» запаковали, с которым можно уверенно шествовать по жизненной дороге? И вообще — нужен ли ей этот «багаж»? Не заключает ли он в себе некую заданность, предопределенность, фатальность? Насколько он — необходим, и насколько — опасен? Где граница между родом — сильным, прочно укорененным деревом, и отдельной личностью — ответвившейся от этого мощного ствола? Обречена ли героиня книги на то, чтобы быть марионеткой в руках своего прошлого — прошлых поколений, прошлого социального строя, прошлых понятий и «преданий старины глубокой», или она — полностью свободна в выборе и не связана родовыми путами?
Книга повествует об опыте ее знакомства с самой собой. Из чего она «слеплена»? Что составляет её сущность? Как это влияет на её жизнь, здоровье, волю, желания, вкусы и пристрастия, поведение, мысли и чувства? Хорошо ли ей от такого положения вещей? Можно ли его изменить? И нужно ли?
С уважением — автор.
— А почему только я? Почему других эта участь миновала?
— Ты уверена, что миновала?
Что ты знаешь об этих других? Выжили ли они вообще?
(Из разговора)Как часто, «вживаясь» в роли своих «сильных» предков, мы испытываем настоящее удовлетворение! Мы сразу понимаем, откуда в нас весь этот жизненный, энергетический «кураж»! Эсэрки, поборницы справедливости, карательницы, смелые амазонки, презирающие всякие «нюни» и «сопли» — это ли не гордость для меня, тоже умеющей так красиво и лихо нестись по жизни на быстроногом ахалтекинце?
Моя прабабка была левой эсэркой и умерла на каторге. Об этом факте своей родословной я узнала как раз тогда, когда больше всего на свете жаждала понять причины той каторги, в которую к тому времени превратилась моя жизнь. Стоя на дымящихся руинах своего жизненного пространства и недоуменно оглядывая содеянное, я вдруг осознала, что оно мне не совсем нравится. И тогда возникло желание сопоставить некоторые исторические параллели, проанализировать их. Попытаться понять — из чего же, из чего же, из чего же сделаны «девчонки» нашего рода (да и нашего времени)? Ведь именно этот «материал» был использован для «делания» меня самой.
В ходе обретения идентичности возник еще более острый, чем «кто же я на самом деле такая?», вопрос: «что со всем этим делать?» Ответ, найденный — не скрою! — в слезах и муках, сложился примерно такой: со всем этим надо просто жить. Не оригинально? И слава Богу! Ничего не меняет? А вот тут не соглашусь. Правда, в отличие от иллюзии, всегда что-то меняет. Самое главное, сущностное, стержневое. «Знал бы — соломки подстелил» — как раз про это. Знала бы, к каким чудачествам имею склонность, не свернула бы на ту улицу, где ищут приключений такие же чудаки. А, может быть, и свернула бы — но уже сознательно. Честный выбор — он ведь дорогого стоит!
И — еще важное, что пришло: по-настоящему значима только Личность и внутренняя тайна, присущая ей, а не та мишура, та аббревиатура, под которой она выступает. Моя прабабка начертала на своем знамени «эСэР», ее потомки гордились тем, что их родина — «эСэСэСэР», но по жизни и то, и другое оказалось «левым». К нашей внутренней, глубинной сущности политика имеет ну разве что очень косвенное отношение. Как фон, как пейзаж, в интерьере которого разворачивается действо. Если бы можно было убрать одну декорацию, свернув ее, предположим, в рулон, как свертывают обои, и развернуть, раскинуть другую — разве изменилось бы при этом содержание души человеческой? Разве меньше стало бы страданий, метаний, горестей и радостей, сомнений и внутренней борьбы? Разве перестал бы человек мучиться, бояться, любить, умирать? Нет, и еще раз нет!
Другой разговор, что можно некоторые сомнения разрешать более мирным путем, а некоторые страдания — значительно ослабить. Как говорится, обойтись без «уголовщины», без тех кровавых жертв и тотальных разрушений, которые я наблюдаю сплошь и рядом на примерах собственной жизни и жизни моих подруг.