…Мерно идут часы на стене. Совсем уже остыл недопитый чай, пахнущий летними ягодами. Хорошо, что сегодня воскресенье, и им обеим некуда спешить. Сейчас она попросит Елену Евгеньевну почитать Заболоцкого. «В позолоченной комнате стиля ампир…» — это было в прошлый раз. А что сегодня?
Елена Евгеньевна молчит, глядя перед собой задумчивыми, умными глазами. За окном, выходящим в палисадник, виден куст белой сирени.
— Мне порой кажется, — вдруг говорит она, — что это — не моя внучка. Или, вернее, что ее отобрали у меня. Я ничего не смогу ей передать. Ничего из того, что знаю, думаю, чувствую… Я уверена — мы никогда не будем близки…
Вечером, уже у себя дома, Соня вспоминала этот разговор. Сегодня Елена Евгеньевна была не такой, как всегда. Она не читала стихов, не шутила, не делала Соне экзамена по старославянскому, не предложила ей выкраивать из пропитанной воском бумаги лепестки для будущих чайных роз — они всегда делали это по воскресеньям, составляя порой целые букеты изумительных цветов, трудно отличимых от настоящих… Ничего подобного сегодня не было.
А был грустный, доверительный монолог почти отчаявшегося человека, предназначенный, как показалось Соне, совсем не для ее ушей…
…С тех пор прошло много-много лет. И сегодня я могу точно сказать: бабки (по отцу) у меня действительно не было. Она оказалась твердой и бескомпромиссной — как учили! — и когда возникали компромиссы, она их просто исключала из своей жизни. Изолировала себя от них, или — их от себя. Не случилось между нами родственной — защищающей — близости.
Может быть, поэтому эта детская, никем не контейнируемая боль — «рука у горла» — стала способом не только бабкиной, но и моей жизни?
День 9 марта 1939 года выдался пасмурным и морозным.
Начальник отделения краевого НКВД Алексей Волобуев, как всегда по вечерам, ужинал со своей семьей в просторной столовой недавно полученной большой квартиры.
В краевой центр его, оперуполномоченного районного отделения НКВД, перевели в ноябре 38-го, как подающего надежды сотрудника, «успешно освоившего методы советской разведки» (так было написано в личном деле). В свои тридцать три он успел пройти две начальные ступени будущей блестящей, как он полагал, военной карьеры: службу в рабоче-крестьянской Красной Армии — сначала рядовым, затем, по вступлении в ВКП(б), младшим командиром, а с 28-летнего возраста — службу в органах госбезопасности в качестве помощника оперуполномоченного районного отделения. И вот — новое назначение, теперь уже — в город, где он родился и жил до призыва в армию.
Алексей Васильевич был очень обрадован такой переменой в судьбе. Во-первых, жене с детьми здесь, в краевом центре, будет гораздо легче. А во-вторых — и, пожалуй, в-главных, — ему давно уже хотелось разобраться в том, что происходило в последнее время в системе, где он служил, и ему казалось, что там, в районе, далеко от центра, это сделать сложнее, чем здесь, в непосредственной близости от высокого начальства.
О том, что в системе госбезопасности края, да и всей страны что-то происходит, догадывались все. И не просто догадывались, а видели своими глазами, да только толковали по-разному. А, вернее, никак не толковали. Потому, что если называть вещи своими именами, страшная получалась картина. Только за 1937-й год через «тройки» краевого НКВД прошло 16 тысяч дел по обвинению врагов народа в контрреволюционной деятельности. Большинство обвиняемых было приговорено к расстрелу, тысячи ссылались в лагеря, принудительно переселялись в северные районы страны. Но, что было самым страшным и непонятным, — шла «чистка» и в высших органах государственной власти, в том числе — в НКВД. Это-то и тревожило больше всего. Алексей Волобуев, молодой коммунист и офицер, верой и правдой служивший партии и государству, особенно болезненно воспринимал аресты «своих». Не мог поверить, что эти люди, так серьезно и тщательно проверявшиеся органами госбезопасности перед тем, как быть принятыми туда на службу, вдруг оказывались не теми, за кого себя выдавали. Но и не верить не мог: разве такие структуры ошибаются?
Алексей Васильевич отодвинул от себя тарелку, на которой лежала почти нетронутая еда.
— Не понравилось? — с тревогой в голосе обратилась к нему Лидия Захаровна, старая домработница, следовавшая за Волобуевыми к местам их службы и выполнявшая в семьи одновременно обязанности няни и кухарки.
— Нет-нет, все хорошо! — поспешил заверить старушку Алексей Васильевич. — Просто я сегодня не голоден…