Урок? Пожалуйста! Не доверяй безоглядно зовуще-манящей изумрудности, а, решившись сделать шаг, не поленись проверить то пространство, куда ступаешь. Еще один урок? Легко! Родители — не защитники, а первые предатели и проводники врага в собственный стан.
Так же я узнала, что если в чашку с компотом, выпиваемую за полдником на детсадовской веранде, упадет червяк — а их было множество в мелких зеленых яблоках, гроздьями облепивших тяжелые ветки старого плодоносящего дерева на садовом участке — то вытащить этого омерзительного «гостя» будет некому. Древняя, с согбенной спиной, в белом халате с оттопыренными карманами (надо же было куда-то класть большущую пачку «Беломора» и спички, таскаемые за собой по многолетней привычке к курению во всех мыслимых и немыслимых местах) старушка-воспитательница Клавдия Гавриловна не могла, в силу своей ветхости, удержать в маленькой головке с седенькими букольками проблемы тридцати человек, и поэтому потихоньку тянула свою «беломорину», прикорнув на отдаленном низком пенечке под жасминовым кустом. А нянька Матвеевна, громоподобная бабища с широким рябым лицом и столь же широкими бедрами, обтянутыми не таким белым, как у Клавдии Гавриловны, но все же светлым халатом, подпоясанным на крестьянский манер скрученным кушаком, вообще не видела в детях отдельных человеческих единиц, считая их по головам и окидывая своим орлиным взором сразу весь шевелящийся и галдящий «планктон». Так что ни на какую помощь рассчитывать не приходилось. Я орала, глядя на извивающегося в компоте червяка, отталкивала чашку, которая тут же опрокидывалась, заливая своим содержимым разложенные на блюдцах жирные, рассыпчатые светло-кремовые печенья с изюмом, получала легкую затрещину от Матвеевны и в результате оставалась без любимого лакомства. Урок? Потребляя что-то, будь осторожен. Еще урок? Да тот же самый: надейся только на себя, ибо никто из взрослых никогда тебе не поможет, а еще и наподдадут.
Узнала я и то, что если даже очень-преочень, буквально на коленях, умолять родителей взять на воспитание (или хотя бы на несколько дней просто приютить!) несчастного, дрожащего в громадной картонной коробке из соседнего гастронома крохотного щенка, то эффект неизменно будет оказываться нулевым. Да и не только со щенком. Любая просьба повлечет за собой мгновенный, чуть ли не автоматический, ответ: нет! нельзя! не разрешается! не сметь! не ходить! не брать! не приближаться! не приводить в дом! не раздавать кому попало! не трогать без спроса! не надевать! не обувать! не трепать нервы! не дышать! не быть! не жить!
Мазурики-родители! Граждане дорогие! (Это — я кричу им в прошлое). Да разве ж можно так?! Ну почему вы не евреи мне достались? Если б вы были евреями, вы бы обращались со мной по-другому. Ведь чем отличается еврейская мать от русской? Тем, что она превозносит до небес несуществующие достоинства своего чада, тогда как русская — преуменьшает, а порой и буквально втаптывает в грязь таланты и дарования, которыми ее ребенок действительно обладает.
Но — к нашим баранам. Родители мне достались такие, какие достались. Равно как и все остальное, что меня окружало. Поэтому, утерев слезы и сопли рукавом выцветшего полосатого (как у всех зэков!) детсадовского платья, пришлось учиться жить в заданных параметрах.
Как-то раз подруга поделилась со мной кошмарным эпизодом из своей текущей жизни.
Ее муж, проснувшись ночью и оторвав свою всклокоченную голову от подушки, глянул на жену, едва различимую во тьме, и в ужасе крикнул:
— Кто ты??!
Уж не знаю, чем все это закончилось, но мне почему-то стало жаль человека, прожившего с женщиной 15 лет, родившего с ней двух детей, который, однажды ночью запутавшись в сетях своих внутренних противоречий, вдруг захотел немедленно прояснить суть происходящего.
И вот что интересно: после рассказа подруги («Представляешь, какая мразь? Видно, с кем-то меня перепутал!») я вдруг поняла, что такие вопросы не просто можно, но даже необходимо задавать, и чем раньше, тем лучше.
Именно поэтому я тоже решила актуализировать в своем жизненном контексте эту тему. Только слегка изменила направленность: задала этот вопрос самой себе. Тем более, что моя собственная — весьма неопределенная! — личностная, профессиональная, но, прежде всего, половая идентичность давно вызывала во мне смутную тревогу.