По ее словам выходило, что родилась она в семье князей Чернышевых и до восьми лет прожила в столице Российской империи Санкт-Петербурге. Потом случилась революция семнадцатого года, которая круто изменила историю всей страны в целом и судьбу Веры Чернышевой в частности. Родители ее по какой-то причине не успели уехать за границу, за что и поплатились жизнью — были расстреляны большевиками. А Верочку спасла преданная старушка няня, которая сумела увезти ее в Москву и пристроить в семью своих дальних родственников Редькиных. Воспользовавшись царившими повсюду хаосом и неразберихой, те без особого труда удочерили маленькую княжну Чернышеву, которая с той поры превратилась в Веру Редькину.
Приемный отец Верочки, Алексей Иванович, был человек мастеровой, веселый и, что удивительно, непьющий. С молодых лет он работал на одном из московских заводов, то есть принадлежал к классу-гегемону. Вероятно, поэтому волны политических репрессий, то и дело захлестывавшие страну, обошли эту семью стороной.
Его жена, Пелагея Петровна, стала для Веры хорошей матерью. Хозяйственная и добрая, она никогда ни на что не жаловалась, хотя вела дом и воспитывала троих детей — Петю, Катюшу и Аню. В те тяжелые, голодные годы решиться взять в семью еще одного ребенка было непросто. Но Редькины решились, а потом постарались сделать все, чтобы приемная дочка не чувствовала себя чужой и одинокой.
«Похоже на диснеевскую сказку «Анастасия», — снова улыбнулась про себя Настя. — Пожалуй, я была единственной, кто поверил в эту сказку безоговорочно».
Насте было лет четырнадцать, когда она впервые услышала от прабабушки историю ее детства. Рассказ Веры Алексеевны произвел на девочку неизгладимое впечатление. С одной стороны, Насте нравилось думать о том, что в жилах ее течет дворянская кровь. И, конечно же, как и полагается привилегированным особам, мечтать о принце на белом коне. С другой стороны, ее не могла не потрясти трагедия, которую много лет назад пришлось пережить ее любимой Пчелке. Настя честно пыталась представить, какие чувства должна была испытывать маленькая княжна Чернышева, лишившись не только родителей, но и привычного образа жизни. Если бы девочку удочерили совсем малышкой, она вряд ли запомнила бы свое прошлое и в итоге выросла бы полноценной Верой Редькиной. Но восьмилетний ребенок!
Сама Пчелка, рассказывая о произошедших в ее жизни катаклизмах, предпочитала придерживаться фактов и в психологические подробности никогда не вдавалась. Но Настю интересовали именно эмоции, и однажды она все же отважилась спросить:
— Бабуль, а ты всегда помнила своих настоящих маму и папу?
Вера Алексеевна, подняв от книги по-прежнему изящную головку, внимательно посмотрела на правнучку. Немного помедлив, она осторожно кивнула:
— Конечно, я и до сих пор их помню. А почему ты спрашиваешь?
— Я много думаю о том, какие ужасы тебе довелось пережить, и пытаюсь представить себя на твоем месте, — честно призналась Настя. — Но у меня это плохо получается — все выглядит слишком сложным и слишком страшным. Думаю, ты — героиня, каких мало.
— Ну что ты, деточка, какая же я героиня? — махнула рукой Вера Алексеевна. — И вообще, зачем тебе это представлять? Не забивай себе голову. А к моим рассказам относись как к живой истории. Это ведь была трагедия вселенского масштаба, и таких, как я, были тысячи.
— Но ведь ты росла в прекрасной семье, все вокруг тебя любили, ласкали, баловали, — не унималась Настя. — К тому же ты жила в роскоши. Слуги, няньки, гувернантки. А потом — бац, и из всех этих княжеских заморочек ты попала в совершенно другой мир. Это же… Это совершенно невыносимо!
— Княжеские заморочки, — тихонько засмеялась Вера Алексеевна. — Надо же, какие слова придумала. Ну что ж, в чем-то ты несомненно права — смириться с новой жизнью было трудно. Я ужасно тосковала по маме, по своим подружкам, по нашему дому… У нас был прекрасный дом, один из самых красивых в городе. Еще у нас были лошади, и отец учил меня ездить верхом. А моя детская комната?! Боже мой… Веришь ли, но она мне иногда и сейчас снится. Рождественская елка, игрушки… И вдруг будто ураган налетел — завертело-закрутило, и ничего этого не стало. Зато появилось новое, чужое, незнакомое. Позже я, конечно, поняла, что мне здорово повезло попасть в хороший дом, к добрым людям. Но поначалу было очень страшно. Очень…
— Как же ты справилась? — дрожащим голосом спросила Настя, у которой сердце сжималось от жалости.
— Справилась, как видишь. И вроде бы даже неплохо, — усмехнулась Вера Алексеевна. — А все моя дорогая нянюшка. Она была отважной и очень сердечной женщиной, которая не только спасла меня от пьяных солдат, но сумела подбодрить и утешить. Всю дорогу, пока мы ехали из Петербурга в Москву, она гладила меня по голове и приговаривала: «Не надо плакать, все будет хорошо. Только нужно подождать и потерпеть. Если ты перестанешь плакать и будешь хорошо себя вести, то мы скоро снова вернемся домой. Но пока что тебе придется побыть в другом месте, у незнакомых людей. Ты не должна их бояться — они очень хорошие, они тебя не обидят. Вот ты поживешь у них немножко, а потом уж поедем домой». Я все спрашивала, когда снова увижу маму и папу, но она ловко уходила от ответа — наверное, не могла солгать мне в глаза.