Боже, не надо о Нике! Джанна через силу кивнула, помня, что ее нельзя волновать. Если ей так хочется, пускай воображает, что Ник вернется, – какой от этого вред?
– Я мечтала, что буду играть с ними в «Соколином логове». Но я все равно навсегда останусь с тобой. Не забывай этого.
Джанна глубоко вздохнула, приводя в порядок мысли и тщательнее, чем когда-либо, подбирая дальнейшие слова.
– Часть тебя навсегда останется жить во мне. – Она сжала тете Пиф руку. – Я люблю тебя и знаю, что ты любишь меня. – Джанна готова была повторять это снова и снова. Ах, если бы слова могли удержать Пифани.
Тетя Пиф долго смотрела на Джанну. На ее глаза навернулись слезы.
– Прошу тебя, не плачь. Я не хотела тебя расстраивать.
– Ты знаешь, что я – твоя мать.
– Знаю, но не печалюсь, что ты не сказала мне этого раньше.
– Я тысячи раз собиралась открыть тебе правду, но не знала, как объяснить тяжелейшую ошибку в моей жизни.
– Тсс! Это уже неважно. – Но про себя она подумала: «Ошибка! Значит, мама хотела, чтобы я родилась, и с самого начала меня любила».
– А для меня важно. Я думала, что поступаю правильно, отдавая тебя Одри. Я хотела, чтобы тебе было лучше. Тогда мне казалось, что Атертоны – нормальная семья, у тебя будут двое родителей и брат, не говоря о престижном общественном положении. Я дума... – Она задохнулась, схватилась за бок, но потом пришла в себя и откинулась на подушку.
Джанна бросила взгляд на монитор сердечной деятельности. Он не фиксировал перебоев.
– Этот разговор для тебя слишком тяжел. Я знаю, что ты поступила так из лучших побуждений.
– Для меня это совсем не тяжело, – возразила она слабеющим голосом. – Боль то усиливается, то отпускает, вот и все.
– Я позову врача. Тебе нужно принять лекарства.
– Меня уже так напичкали ими, что я чувствую себя ангелочком с крылышками. Еще немного – и потеряю сознание. А я хочу знать, что происходит, до самого конца. Мне еще надо объяснить, почему я позволила Одри забрать тебя. Тридцать пять лет назад здешняя римско-католическая церковь никогда не смирилась бы с тем, что незамужняя женщина живет с незаконным дитя. Я боялась, что они отравят тебе жизнь, и думала, что с Одри тебе будет лучше. У нее было все, что так хотелось иметь мне: дом и семья. Я стала сожалеть о своем решении с того самого момента, как выпустила тебя из рук.
Джанна наклонилась к ней и поцеловала в щеку.
– Лучше всего мне было с тобой. Подсознательно я всегда ощущала крепость наших уз.
– Ты так похожа на меня, что я за тебя боюсь.
– Не бойся, – ответила Джанна. Она сомневалась, что сможет во всем походить на мать, но чувствовала себя сильнее от мысли, что является родной дочерью Пифани. Невзирая на войну и многолетние невзгоды, Пифани спасла семью. Конечно, не обошлось без проблем – в какой семье их нет? – но они были преодолены благодаря мудрости тети Пиф.
Джанне не давал покоя еще один вопрос.
– Тебе не трудно будет рассказать мне о моем отце? Взгляд тети Пиф был полон отчаяния. Немного помедлив, она ответила:
– Нет, не трудно. Мне бы очень хотелось – ты просто не знаешь, до чего бы мне этого хотелось! – честно ответить тебе, что твой отец, Стив Санфорд, был самой сильной любовью в моей жизни, но я не стану кривить душой. Надо отдать ему должное: он любил меня. Но место Йена никто никогда не смог бы занять.
– Ты вышла бы за него замуж, если бы он остался в живых?
– Нет, Джанна, не вышла бы. Он принадлежал Америке, мечтал вернуться в родной Канзас. Если бы я любила его, как Йена, это не стало бы для меня помехой, а так...
Джанна помолчала, пытаясь уложить в сознании только что услышанное. Ее мать не любила ее отца... Она вспомнила Реджинальда, холодного и властного, который столько лет портил ей жизнь. Знать, что он не приходится ей отцом, что ей нет нужды чтить его память, значило сбросить с плеч тяжелую ношу.
Раз настал момент расставить все точки над «i», Джанна решила выложить все про Тони. Лучшей возможности могло уже не представиться.
– Я нашла кубок Клеопатры. У меня есть неопровержимые доказательства тот, что его украл Тони Бредфорд. Со дня на день ему предъявят обвинение.
Тетя Пиф поморщилась, и Джанна опасливо посмотрела на монитор. Ничего страшного вроде бы не было.
– Я сделала это ради тебя, мама. Я не могла допустить, чтобы убийца дорогого тебе человека разгуливал на свободе. Конечно, наказание не будет соответствовать тяжести преступления, но он по крайней мере знает, что своим крушением он целиком обязан мне.
– Знает? Тони знает?
– Да. Я только что от него. Я хотела, чтобы он сказал мне, зачем убил Йена.
– И он сказал?
Джанна тут же пожалела, что завела речь о Тони. Сейчас не время было говорить Пифани, что Йен погиб из-за нее. Достаточно того, что он был застрелен из ее револьвера. Джанна слишком ее любила, чтобы усугублять страдания. Надо ли, чтобы она на пороге смерти кляла себя, хотя настоящий виновник – Тони, по-своему любивший ее?
– Зачем, Джанна? Зачем он убил Йена?
– Из-за кубка. Тони сбыл его через ливийского торговца. – Джанна надеялась, что Пифани удовлетворится полуправдой.
Пифани закрыла глаза и некоторое время лежала молча. Проходила секунда за секундой. Джанна подумала, что она уснула. Показания монитора не вызывали тревоги.
Джанна с сожалением осознала, что месть оказалась не так уж сладка, как она надеялась. Правда, она не думала, что не сумеет сказать тете Пиф всю правду. Теперь она понимала, что Пифани, не задумываясь, вышла бы за Тони, если бы могла спасти этим жизнь Йена.
– Знаешь, – сказала тетя Пиф, не открывая глаз, – у меня все это время было странное чувство, что с Тони разберется Ник.
Джанне очень хотелось ответить, что Ник уже больше не обеспокоен даже гибелью своего друга, Трейвиса, и отказался проводить собственное расследование, однако она понимала, что говорить это необязательно и даже вредно.
Тетя Пиф открыла глаза. Они были затуманены, взгляд не фокусировался. Тревога, поутихшая во время разговора, когда у Джанны проснулась надежда, что мать выживет, снова сжала ей сердце.
– Джанна, я не хочу, чтобы ты совершила ту же ошибку, что и я. Мне следовало продать отели, никому тебя не отдавать, а уехать с тобой в Англию. – Она сжала Джанне руку, но без прежней силы. – Никогда не заблуждайся, будто главное в твоей жизни – компания. – Ее голос стал так тих, что Джанне пришлось нагнуться, чтобы уловить продолжение фразы. – Ник главнее. Я намеренно свела вас, убедив его не расставаться с акциями Трейвиса, хотя Ник хотел продать их мне. Замысел сработал: вы полюбили друг друга.
Джанна совсем уж собралась сказать ей, что Ник по-прежнему любит Аманду Джейн, но вовремя опомнилась. Пифани была слишком слаба для спора.
– Отдыхай. Мы и так слишком долго говорим.
– Я устала, и у меня страшно болит бок. Но ты все равно останься. Поговори со мной. Расскажи об Уоррене и Шадоу, об Одри, о Такси... обо всем.
– Хорошо. – Джанна поцеловала ее в щеку и убрала волосы у нее со лба.
– Обещай мне, – попросила тетя Пиф, не выпуская ее руку, и сделала глубокий вдох, – обещай, что останешься со мной до самого конца. Мне совсем не страшно. Меня ждет Йен. Но я люблю тебя также сильно, как его. Я хочу побыть с тобой сколько сумею.
Тетя Пиф закрыла глаза. Джанна боролась со слезами. Усилием воли она остановила подступившие к горлу рыдания.
– Так вот, Шадоу... Шадоу придумала новый сорт съедобного белья. Ты не поверишь, но это действительно вкусно. Ты же знаешь, – она изо всех сил придавала своему голосу бодрости, – Шадоу вечно что-нибудь изобретает. Она проверила новый сорт, подав мелко порезанное белье на десерт у себя дома. Я как раз была у них в гостях. На ужин пригласили члена парламента от Рипона. Шадоу подала белье, но он не распознал, что это такое, похвалил и попросил добавки.