– Он мне очень нравится. Никогда не забуду, как он помог нам во время Французской революции. Надеюсь, что на этот раз у него и Джанны будет возможность для расцвета их любви.
– Ник и Джанна были вместе в предшествовавшей жизни? – Уоррен знал, что, по глубокому убеждению Шадоу, она и Джанна были фрейлинами Марии-Антуанетты. Сначала это было фантазией девочки-подростка, потом превратилось в блажь, принимавшую особенно острые формы во время посещений Франции.
– Они неоднократно встречались в прошлой жизни. Не могу сказать точно, сколько раз, потому что я сама присутствовала при этом всего однажды. Но Ник всегда гибнет, прежде чем им удастся побыть вдвоем достаточно долго.
– Понятно. – Уоррен с большой осторожностью относился к истовой вере Шадоу в карму. – Значит, это Ник был с тобой и Джанной, когда вы пытались помочь Марии-Антуанетте совершить побег вместе со шведским дипломатом...
– С Акселем Ферсеном, – подсказала Шадоу. Тормозные фонари идущего впереди автомобиля осветили ее лицо. Оно было непоколебимо серьезным. – Аксель был влюблен в королеву, но боялся признаться ей в этом. Когда стало ясно, что ее жизнь под угрозой, он попытался помочь ей совершить побег. Ник находился среди его людей. Он впервые повстречал Джанну на темной аллее. Она несла записку Марии-Антуанетты графу Ферсену. Это была настоящая любовь с первого взгляда. Они провели вместе три волшебных дня, а потом... – Голос Шадоу стал печален. – Ник и Джанна – две души, давно ищущие друг друга. Они так и будут встречаться ненадолго, пока судьбе не будет угодно их соединить.
Уоррен верил в серьезность ее увлечения, хотя предпочел бы, чтобы это было шуткой. Мчась в «Рейнджровере» по Олд-Бромптон-роуд, он размышлял о Шадоу. Много лет тому назад Джанна посвятила его в свою теорию относительно причин одержимости Шадоу всем сверхъестественным. Поскольку Шадоу выросла одна, без матери, отвергаемая отцом, и была воспитана кухаркой и сменявшими одна другую гувернантками, у нее не оказалось жизненного стержня. Поэтому она сама создала для себя систему ценностей, вобравшую суеверия многочисленных слуг.
Уоррен припомнил собственную юность и благословил тетю Пиф, всеми способами крепившую семью Атертонов и настаивавшую, чтобы Одри водила детей в церковь. Отец уклонялся от их воспитания и предпочитал проводить выходные в городе, однако доктор Осгуд каждое воскресенье приезжал за Одри и детьми и исправно отвозил их на церковную службу. Уоррен не смог бы назвать себя глубоко религиозным человеком, однако его моральный кодекс представлял собой монолит, а не частокол верований, заимствованных из различных культов и восточных религий.
Все могло бы сложиться иначе, Шадоу могла бы не превратиться в пленницу астрологии, если бы Уоррен однажды не смалодушничал и не уступил требованию отца перестать встречаться с нею. На протяжении последующих пятнадцати несчастливых лет он старался исправно играть роль образцового наследника, она же оголтело меняла мужчин. Он, признаться, полагал, что ее неудачные браки доказывают отцовскую правоту: Шадоу – женщина не их круга. Но, узнав о ее ребенке, он опомнился. Теперь он понимал, что она всего лишь искала любви и надежности, даруемых только семьей, которой у нее никогда не было. Уоррен намеревался дать ей то, в чем она так нуждалась, и не в каком-то там будущем, а в этой единственной их жизни.
– Твоя мать, кажется, собирается выставлять Ромми? – тихо спросила Шадоу.
– Да. Она наняла тренера и намерена сама присутствовать при всех этапах дрессировки. – Он посмотрел на Шадоу, но она отвернулась. – Спасибо тебе за собачку. Она вернула матери волю к жизни.
– Понимаешь, Уоррен, я... То есть мой знакомый... Ну, человек, подаривший мне собаку... В общем, он не до конца уверен, что все в порядке с родословной Фон Роммеля.
– Это в каком же смысле? Он же прислал матери бумаги из клуба.
– Понимаешь, этот мой знакомый, Джон, не совсем уверен, кто настоящий отец Фон Роммеля. – Она посмотрела на него, желая понять его реакцию. – Видишь ли, однажды Джон прогуливался со своей мальтийкой в Гайд-парке. Он рассматривал фонарные столбы на Роттен-роу, разыскивая тот, что был отлит на его деньги. Если помнишь, во время войны столбы были переплавлены на патроны и лишь недавно заменены новыми.
– Помню. Отец тоже финансировал установку нескольких столбов. – В голосе Уоррена было слышно нетерпение. – Ну и что дальше?
– Джон не знал, что у мальтийки течка. Действительно, эти создания так малы... Одним словом, он на какое-то время потерял ее из виду. Обнаружил он ее за интересным занятием с таким... Ну, как называется эта мексиканская порода, почти без шерсти?
– Чихуахуа? – Уоррен не на шутку встревожился. – Значит, отец Ромми – чихуахуа? Как же Джон раздобыл документы?
– Он отвез свою суку к знакомому владельцу кобеля. Когда сука забеременела, они порешили, что отец – кобель мальтийской породы, и честь по чести зарегистрировали приплод, хотя у Джона оставались сомнения. Сознавая ответственность за чистоту породы, он забрал Фон Роммеля себе, чтобы не допустить размножения и выступления на выставках. Я купила собаку, потому что подумала: взрослый мальтийский песик – это как раз то, что требуется твоей матери: его не нужно будет приучать к правилам приличия. У меня и в мыслях не было, что она потащит его на выставку.
– Не знаю, что скажет теперь мать, – проговорил Уоррен, пытаясь скрыть раздражение.
– Это происходит сплошь и рядом. Помнишь, корги королевы Елизаветы спарили с таксой принцессы Маргарет и получили помесь?
– Да, но щенков не таскали по выставкам.
Весь идиотизм ситуации дошел до него, когда он сворачивал на Кренли-Мьюз. У Шадоу хватило духу сразу открыть ему правду. Она не только внимательна, но и честна. По сравнению с остальными событиями в мире, даже с его жизнью, мальтийская собачка с поддельными документами – не повод для волнения. Разве из-за такой ерунды стоит расстраивать Шадоу? Лучше считать это тренировкой: жизнь с Шадоу будет полна магических рун и дворняжек, замаскированных под мальтийскую породу.
– Моя мать всегда приобретала исключительно товар, одобренный королевским двором. Она не сомневается, что ее собачка чистых кровей. Вот и пускай так думает. Зачем ее разубеждать?
– Джанна! – позвал Джерри. – Вы не слушаете?
– Простите. – Джанна действительно отвлеклась: она весь вечер думала о тете Пиф и Йене, но надеялась, что Джерри не обратит на это внимания. Он увлеченно рассказывал Нику о войне, демонстрируя фотографии самолетов и кораблей. Джанне казалось, что Ник очень заинтересовался.
– Уже поздно, – неожиданно объявил ее спутник. – Скоро полночь. Пожалуй, нам пора.
Джерри проводил их до двери и пообещал позвонить, как только выяснится, что Эванс жив.
– Будет очень любезно с вашей стороны, – сказала Джанна.
Джерри положил руку на дверную ручку, не особенно торопясь распахивать дверь.
– А знаете, мы все-таки можем попробовать раздобыть для вашей тети фотографию.
– Вы же говорили, что все обыскали! – удивился Ник.
– Так и есть, – задумчиво ответил Джерри. – Это будет особенная фотография. Нам понадобится помощь Джанны.
– Я на все готова, лишь бы порадовать тетю фотографией.
– Работая над рядом книг, я прибегал к помощи женщины по имени Лорел Хогел, живущей в Суррее. Если подробно описать ей характер какого-то человека – не только общие сведения, которые может знать любой, но и частные подробности, – то она набросает его портрет.
– Описать? – Джанна сообразила, что знает о Йене только то, что он был шотландцем. Она неоднократно спрашивала у тети Пиф подробности, но та не спешила с ответом. Видимо, такие просьбы вызывали у нее боль.
– Ну ведь это не описание внешности, а рассказ о человеке. Лорел – художница-медиум. Она способна увидеть человека, рассказ о котором слышит.
– Как же ей это удается? – спросил Ник, не скрывая недоверия.