Звонили бы, если бы она перестала жить в прошлом.
– Алло? – Эхо подсказало, что звонят из-за океана.
– Это ты, Ник? – спросил Марк Нолан.
– Я. – Ник внутренне приготовился к спору. Он твердо решил, что никто не сумеет уговорить его вернуться в Японию. Слишком много народу, слишком дорого, невыносимое одиночество...
– У меня появилась идея, – сказал Нолан. – Что, если организовать тебе перевод?
– Куда?
– На Мальту. Ты бы мог временно продолжить там дела Трейвиса Прескотта... – Дальнейшее заглушили помехи.
– Ты откуда?
– Из метро, из телефона-автомата.
Ник подумал, что это неспроста. Записи переговоров в их офисе каким-то образом попадали в руки японцев. Нолан явно хотел, чтобы этот разговор остался в тайне.
– Сейчас слышно? – крикнул Марк.
– Как же я буду руководить производством? – Ник гадал, на какие кнопки пришлось надавить Нолану. Маркетинг и производство представляли собой совершенно разные миры. А у него не было ни малейшего производственного опыта, если не считать программу «Снизу вверх», но она была, конечно, не в счет.
– Об этом не беспокойся. Мальтийский филиал – это так, мелочь. К тому же это ненадолго, – таков был ответ Нолана.
– Вот оно что! – Ник оглянулся на мать и, прикрыв ладонью трубку, сказал ей: – Я уже поел.
Мать принялась убирать со стола.
– Меня повысили, – сообщил Нолан, подтверждая то, что Нику было уже известно. Если бы Марк Нолан не шагнул вверх по корпоративной лестнице, оставив пустой свою прежнюю ступеньку, не продвинули бы и Скотта с Ником.
– Я буду работать теперь в штаб-квартире в Атланте над одним сверхсекретным проектом, – продолжал откровенничать Марк.
– «Кофе со льдом» для внутреннего рынка.
– Откуда ты знаешь?!
– Представь себе, догадался. В Японии продукт идет на «ура», неплохо продается и в Европе. Почему бы не попробовать в Штатах?
– Ты нужен мне в команде, но пока что мой перевод не состоялся. Оказавшись в Атланте, я подберу тебе местечко по твоим талантам. – Очередная лавина шума – прибывший на платформу поезд. – С Мальтой все устроено. Продержись там немного, пока я тебя не вызову. Это займет месяцев шесть, максимум восемь.
От одной мысли, сколько всего придется прочесть, чтобы заняться производством, – заказы, отправка продукции, цены, – у Ника сразу разболелась голова. Впрочем, надо быть совсем уж болваном, чтобы так за здорово живешь отмахнуться от подобной возможности. Аманда Джейн всегда твердила, что его место в штабе корпорации. Конечно, Атланта не Техас, но Ник полагал, что там ему понравится. Куда угодно, только не в Японию.
– Отлично! – Ник постарался придать голосу должный энтузиазм, но похороны и возвращение домой слишком его удручили. – Спасибо.
Узнав кое-какие подробности. Ник повесил трубку и отправился в гостиную, где мать, занявшись вязанием, наблюдала за Вандой Уайт, ведущей программы «Колесо удачи». На Ванде была последняя модель платья, поступившая во все универмаги, что не могло пройти мимо внимания матери. Когда на экране появилась реклама, мать обернулась к сыну.
– Меня переводят на Мальту, – неохотно сообщил Ник.
– Очень хорошо, – отреагировала она, впрочем, вполне равнодушно. – Мальта – это в Мексике?
– Нет, мам, это остров к югу от Сицилии, недалеко от Италии.
– Разве ты говоришь по-итальянски?
– Там в ходу английский. Раньше это была британская колония.
– Вот оно что! – Реклама кончилась, и она снова прилипла к экрану. – Это не там работал младший Прескотт?
– У него было имя – Трейвис. Ты много раз его видела. Именно там.
Она опять обернулась.
– Как жаль, что он умер – такой молоденький! – Она посмотрела любящим взглядом на щит с табелем Коди. На свеженакрахмаленной салфетке стояла фотография Коди в спортивной форме. Рядом была открытка похоронного бюро с надписью: «Ваш друг – Иисус».
– Правду говорят, – мать мученически вздохнула, – добрых подстерегает смерть.
2
Лондон, 5 часов
– Ты уверен, что Шадоу не сказала твоей сестре, кто отец ее ребенка?
– Совершенно уверен. Джанна ничего не знает.
Уоррен Атертон смотрел на блюдо с закусками, а вовсе не на Шадоу Ханникатт. Подумав, он остановил свой выбор на паштете из свиных ножек и устрицах с сухой икрой «боттарга».
– С кем это Шадоу? – спросил у Уоррена приятель, толкая его локтем.
Уоррен пожал плечами и прислонился спиной к огромной статуе Гога, стоявшей в старом зале, где проходил прием под лозунгом «Спасем джунгли!». Сквозь древний витраж проникал свет, равно падавший и на золотую статую загадочного Гога, и на пепельно-светлые волосы самого Уоррена, и на его плечи в смокинге. Глаза, полученные Уоренном в наследство вместе с титулами, не все из которых он помнил наизусть, были в свое время названы королевой Елизаветой I, пожаловавшей титул первому графу Лифорту, «глазами атертоновской синевы».
Уоррен не сводил своих прославленных глаз с приятеля, чтобы не глядеть на Шадоу Ханникатт. Черное платье с низким вырезом, облегающее ее тело, демонстрировало верх груди, позволяя воображению дорисовать остальное. Впрочем, Уоррену как раз не требовалось полагаться на воображение. Ему доводилось лицезреть эту роковую рыжеволосую особу в куда более легких облачениях.
– Лорд Лифорт! – окликнул его кто-то из гостей. – Передайте мои наилучшие пожелания графу.
– Непременно, – безразлично отозвался Уоррен. Четыреста лет браков по расчету обеспечили ему не только кристально-голубые глаза. Он уже много месяцев не виделся с отцом.
Внезапно кто-то крикнул:
– Леди и джентльмены!
Откуда ни возьмись появилась фаланга полицейских, готовых к подавлению самого разнузданного бунта.
– Нам очень неприятно прерывать ваш праздник, но вам придется немедленно покинуть помещение. Пожалуйста, как можно скорее следуйте к ближайшему выходу!
Уоррен устремился к двери.
– ИРА, – предположила какая-то дама. – Но они не посмеют.
– Неужели вы считаете, что Гилдхолл для них – святое место?
Вопрос был риторическим. На воздух уже взлетел «Карлтон-клаб», оплот консерваторов. Не довольствуясь этим, террористы подложили смертоносную бомбу в машину члена парламента Йена Гау, а затем устроили пожар в доме 10 по Даунинг-стрит. Гилдхолл – ратуша лондонского Сити, финансового сердца Англии, имел богатейшую историю, восходившую к средневековью и знаменитому лорду-мэру, соперничавшему в могуществе с правящими монархами. На протяжении веков король, пожелавший въехать в Сити, сперва испрашивал разрешения. Даже в наши дни королеве Англии полагалось обратиться с формальным запросом, прежде чем пересечь воображаемую границу.
Толпа хлынула на булыжный двор, не обращая внимания на морось. Полицейские торопили людей, заставляя перебежать на противоположную сторону улицы. Уоррен перевел дух только за специальным ограждением. Случилось так, что его смокинг соприкоснулся с обнаженным плечом Шадоу Ханникатт.
– Хэлло, Уоррен. – Ее рыжие кудри развевались на ветерке, она смотрела на него приветливыми карими глазами.
Он любовался каплями дождя, поблескивающими у нее на плечах и грозящими устремиться в расщелину между ее безупречными грудями, где висел на серебряной цепочке кулон-талисман. Это был камень странной формы с древними письменами, совершенно не сочетавшийся с ее шелковым платьем. Впрочем, Шадоу вообще отличалась интригующей оригинальностью.
– Тебе, наверное, холодно. – Он снял смокинг, накинул его ей на плечи и промямлил что-то нейтральное, насчет ИРА. Потом он притворился, что сильно заинтересован манипуляциями полицейских. Главное было – не разговаривать с Шадоу. Он вовремя вспомнил предупреждение отца, которое к тридцати пяти годам вполне можно было забыть, но которое никак не шло у Уоррена из головы: «Она не нашего круга».
Так оно и было. Отец Шадоу был мелким английским аристократом, взявшим в жены актрису-итальянку. Вскоре после рождения Шадоу ее мать решила, что сельская жизнь не для нее. Она оставила дитя в Дербишире и возвратилась в Италию, чтобы сниматься в кинофильмах определенного сорта, где полагалось разоблачаться при первом крике режиссера «Мотор!». Несмотря на хорошее английское образование и обучение в лучших школах, Шадоу завоевала репутацию необузданной особы, еще не достигнув шестнадцатилетнего возраста.