«Коллис Коддингтон Пемброк, супруг Джанны Атертон Пемброк, племянницы Пифани Кранделл и наследницы ее отелей, предложил мне купить у него документы, раскрывающие семейные тайны. Видимо, существуют какие-то скандальные обстоятельства, в которых замешан граф Лифорт, а также его сестра, леди Джанна».
Негодование Джанны было так велико, что в этот момент она смогла бы задушить Коллиса собственными руками.
«Естественно, – вещал Тони со снисходительной улыбкой, – я отказался от этого низкого предложения. Понятия не имею, о каких тайнах идет речь. Невзирая на всю эту грязь и на их сплетни, постоянно меня преследующие, я отказываюсь вставать с ними на одну ступеньку и приобретать документы, которыми пытается торговать Пемброк. Он не получит от меня ни пенни. Я хочу одного, – закончил Тони на проникновенно искренней ноте, – чтобы Мальта заняла в мире принадлежащее ей по праву место туристического центра. Пускай Пифани Кранделл сама разбирается со своими проблемами».
– Видишь? – сказала Джанна Шадоу. – Это он убил Ронду, а теперь заметает следы.
– Разумеется, – кивнула Шадоу.
– Он убил Ронду, а до нее Трейвиса и Йена Макшейна. Ничего, на сей раз и ему не сносить головы.
Коллис прошел по длинному рукаву и проследовал в направлении, указанном для граждан стран Европейского сообщества. По правде говоря, он ожидал получить гораздо больше за информацию, которую предложил Энтони Бредфорду, но, учитывая свое поражение в «Соколином логове», считал удачей хоть какой-то барыш. Деньги от Бредфорда он мысленно приплюсовал к сумме, на которую рассчитывал после развода, а также продажи дома, машины, ценных бумаг. Получалось совсем неплохо. При своем блестящем знании фондового рынка, а также некоторой удаче он бы мог сколотить на этой основе приличное состояние.
Пока что он вполне мог продолжать заниматься тем, к чему привык, – произносить речи. После надлежащей утечки в прессу Уоррен уже не сможет составить ему конкуренцию. Ему еще повезет, если о нем упомянут на 57-й странице какого-нибудь третьеразрядного таблоида – да и то в случае, если у него хватит наглости вернуться в палату лордов и взять там слово. Коллис довольно улыбнулся. Лично он не отказался бы теперь от политической карьеры.
Коллис все еще ухмылялся, когда, миновав «зеленый коридор» таможни, оказался в зале прилета. Неожиданно его ослепили вспышки, кто-то окликнул его по фамилии. Снова вспышки. Коллиса окружила толпа репортеров. Он оказался внутри микрофонного частокола. Сперва он решил, что его спутали с какой-нибудь кинозвездой, но тут же смекнул, что любая звезда не годится внешностью ему в подметки.
– Верно, что вы торгуете репутацией своей семьи? – выкрикнул один из репортеров, сунув микрофон ему под нос.
– О чем вы говорите?
– О графе Лифорте, – ответил другой репортер, уже включивший камеру. – Вы пытаетесь продать его семейные секреты.
– Что это за секреты? – сразу несколько репортеров перекрыли ему путь к отступлению.
– Я... Не знаю, о чем вы говорите.
– Как вы объясняете заявления Энтони Бредфорда? Коллис так и остался стоять с разинутым ртом.
23
Стенания муэдзина, призывающего правоверных на полуденную молитву, разносились по пыльным закоулкам, которые в ливийском городе Бардия именовались улицами. Слепой попрошайка, устроившийся на ступеньках здания, принадлежащего ливийскому министерству здравоохранения, распевал отрывки из Корана. Внутри здания находились Джанна и Моррис Венворт, эксперт из Форт-Халстеда, а также Ибрагим Мафжи, мальтийский атташе в Ливии. Все трое внимали попрошайке, чей фальцет доносился до них через распахнутое окно. Джанна изучала портрет Муамара Каддафи, висевший с опасным наклоном на стене, над рабочими столами чиновников, предающихся молитве.
– То, что занимает пять минут в Лондоне, семь в Риме и десять на Мальте, здесь отнимает целый день, – вполголоса предупредил англичан мальтиец. – По части бюрократизма Ливия не имеет себе равных.
– Я готов к волоките, – отозвался Моррис, бодро улыбаясь Джанне.
Джанна не разделяла его настроения; ей очень хотелось наорать на клерков в белых балахонах, которые с самого утра без толку шелестели бумажками. Цель состояла в том, чтобы выяснить, не было ли Йена среди неопознанных тел, похороненных в Бардии вскоре после его исчезновения.
Две недели назад власти Бардии ответили наконец на ее настойчивые телефонные звонки и сообщили, что в течение недели после исчезновения Йена земле были преданы четыре неопознанных трупа. Многие чиновники получили свой бакшиш, прежде чем власти согласились эксгумировать тела. Уоррен охотно ссудил Джанну деньгами, предоставив ей вдобавок свой самолет, и приставил к ней Морриса. Если среди трупов окажутся останки Йена, Моррис мог на месте дать необходимые консультации. В случае затруднений останки можно было доставить по воздуху в Англию, чтобы за дело взялись специалисты Форт-Халстеда.
Как это постоянно происходило на протяжении тех трех недель, что длилось отсутствие Ника, Джанна думала о нем. Ему не было известно, что она находится в Ливии. После его отъезда они разговаривали один-единственный раз. Протянув две недели после открытия «Голубого грота» и так и не дождавшись звонка, Джанна позвонила ему сама. Ник был так утомлен круглосуточным бдением у постели Остина, что она не стала говорить ему о предстоящей поездке. С тех пор вестей от него не было.
Джанна обратилась к Ибрагиму Мафжи, мальтийскому атташе, с просьбой взять на себя контакты с ливийскими чиновниками. После того как британцы изгнали террористов и закрыли посольство Каддафи в Лондоне, подданные империи перестали считаться в Ливии дорогими гостями. Великобритания, подобно Соединенным Штатам, не имела здесь даже консульской службы, зато мальтийцы поддерживали отношения с Ливией, поэтому помощь Мафжи оказалась очень кстати.
Джанна была не только британской подданной на ливийской земле, но и, что гораздо хуже, женщиной. Она знала, что всякая женщина, путешествующая в одиночку по мусульманской стране, воспринимается как проститутка. Отели не регистрировали женщин без сопровождения мужей или родственников-мужчин. Кареглазый и улыбчивый Моррис с трудом мог сойти за дядюшку Джанны, однако против такой роли не возражал.
Необходимость оставаться в стороне, передоверив все дела Мафжи, приводила Джанну в бешенство. К тому же она, чтобы зря не волновать тетю Пиф, не поставила ее в известность о цели своей поездки: сперва требовалось узнать, был ли среди неопознанных погибших Йен Макшейн.
– Похоже, ваш брат сумел создать себе непоколебимую репутацию человека нравственного, – сказал Моррис, прерывая ее размышления. – Мне понравилась его пресс-конференция, на которой он рассказал, зачем перевозил труп отца. Другого бы пресса разорвала в клочья.
Джанна кивнула. Она еще не успела понять, заигрывает ли с ней Моррис. Просто для друга он был слишком навязчив. Впрочем, все равно хотелось бы, чтобы вместо него рядом оказался Ник.
– Никто не стал его осуждать: ведь он оберегал мать, – продолжал Моррис.
– Я поступил бы так же, – вмешался Ибрагим. – Мне бы тоже не хотелось, чтобы моей матери стали известны столь неприятные подробности.
Джанна кивнула. Она обратила внимание, что Моррис тактично не упомянул, что у Реджинальда был любовник. Уоррен перешел в наступление: сразу после возвращения Коллиса в Англию он созвал пресс-конференцию. Немногие слова способны расшевелить невозмутимых англичан. Одно из них – слово «мама». Королева-мать постоянно оказывается, судя по опросам, самой популярной персоной. Распродажи в Материнское воскресенье уступают разве что рождественским. Уоррен мигом превратился в образцового сына. Его прямолинейность разрядила ситуацию, а Коллиса превратила в лжеца и мошенника.
– Вот и они, – прошептал Моррис. Появились пятеро мужчин в белых туниках до икр, в белых платках, стянутых ленточками; под мышкой у каждого был свернутый молитвенный коврик.