– Но Йен говорил мне, что намерен сообщить о действиях Тони властям еще в Александрии, – растерянно сказала тетя Пиф, обращаясь скорее к портрету. Он же несколько месяцев находился там, при штабе. У него давно была возможность вывести Тони на чистую воду.
– Но он почему-то этого не сделал. Джерри говорит, что в официальных бумагах отсутствуют упоминания черного рынка на Мальте.
Тетя Пиф закрыла глаза. Джанна смотрела на женщину, столько лет бывшую ее утешительницей. По щекам безмолвной Пифани сбегали слезы. У Джанны не было слов, чтобы облегчить горечь тетиной утраты – ведь та всю жизнь не знала счастья; единственное, что она могла сделать, – это отомстить Тони Бредфорду.
– Знаю, нам недостает улик, чтобы заставить власти посадить Тони на скамью подсудимых, – вновь заговорила Джанна. – И все же, обвиняя Тони, мы можем побудить заговорить кого-нибудь, кто знал о его операциях на черном рынке. Если бы мы сумели доказать, что Тони торговал церковными реликвиями вроде кубка Клеопатры...
– Нет. – Пифани села. Лицо ее еще было мокрым от слез, голос звучал сдавленно, но решительно, – Не надо. – Она вытерла слезы платочком. – Пожалуйста! Пусть все остается как есть.
– Я не могу позволить, чтобы он не понес наказания.
– Нет! – Голос тети стал умоляющим. – Обещай мне, что оставишь Тони в покое.
– Неужели ты не хочешь, чтобы Йен был отомщен?
– Конечно, я... – Тетя Пиф поперхнулась. – Я знаю, как жесток Тони. Много лет я страдала от его мстительности, но никогда не думала, что он способен на убийство. Теперь, когда я знаю, что он – убийца, я...
Тетя Пиф уронила голову и целую минуту неотрывно смотрела на свои сцепленные пальцы. Потом она подняла глаза и встретилась взглядом с Джанной.
– Прошу тебя, сделай для меня еще одно доброе дело: забудь, что Тони убил Йена. Все это в далеком прошлом. Пускай там и остается.
– Но он продолжает убивать: Трейвис, теперь эта Сиббет...
– Никто не смог доказать, что это не самоубийство, даже эксперты из Форт-Халстеда.
– Знаю, – уступила Джанна, – но...
– Умоляю! Ради меня. Пускай дверь в прошлое останется закрытой.
– Хорошо, – смирилась Джанна. Она понимала тетины чувства. Бедняжка пережила эмоциональное потрясение. Со временем она придет в себя и захочет отомстить за смерть Йена, Пока что Джанна могла действовать и без ее ведома.
Кладбище Валлетты, раскинувшееся на склоне, обращенном на восток, ждало сумерек. Небо, впрочем, оставалось ярко-голубым, а воздух таким же горячим, как в полдень. В этот день Пифани и Джанна встречали на аэродроме Лука-Филд самолет. Потом какие-то люди грузили гроб из красного дерева в катафалк. Новый гроб был длинным, гладким и поблескивал на солнце.
Пифани еще не оправилась от известия, что убийцей Йена был Тони. Она всегда знала Тони как человека без совести, способного ради богатства на многое, но никогда не ощущала исходящей от него смертельной угрозы. За полвека их знакомства Тони неоднократно плел заговоры с целью отобрать у нее состояние. Но она все равно не могла подумать о нем как о человеке, способном прибегнуть к убийству.
Смерть Трейвиса тоже не заставила ее заподозрить Тони. Избавляться от человека столь трусливым способом – отравой – было совершенно не в его стиле. Он был дерзок, храбр и прямолинеен. Ей не хотелось об этом вспоминать, но хватало же ему смелости совершать один полет за другим, защищая Мальту от превосходящих сил люфтваффе; он даже добровольно вызвался слетать в Северную Африку в трагические дни падения Тобрука под ударами Роммеля.
И все же Джанна, видимо, права. Йен погиб от выстрела из револьвера, который сам же и подарил Пифани. Видимо, Тони действительно убил его, чтобы предотвратить разоблачение торговли на черном рынке сокровищами искусства. Никакая другая причина не приходила ей в голову.
Одно Пифани знала точно: в чем состоит ее задача теперь. Раз Тони убил Йена, то он же, видимо, убил Трейвиса и покушался на жизнь Ника. Пифани следовало любой ценой уберечь Джанну и Ника.
– Нас ждет каноник Эймстой, – сказала Джанна тете в воротах кладбища. – Он отслужит короткую заупокойную службу.
Пифани подумала, что это вполне в характере Джанны. Она все предусмотрела, даже цветы, обильно устлавшие края свежевырытой могилы.
– Здесь покоится мой отец, – сказала Пифани, останавливаясь перед одним из надгробий. – Он неважно относился к Йену, – тихо добавила она. Она через силу заставляла себя говорить, иначе ей стало бы плохо.
В ответ Джанна еще крепче обняла тетю и слабо улыбнулась канонику, открывавшему молитвенник. На одного протестанта на Мальте приходится сотня католиков, и пожилой священник был рад любому случаю, когда к нему обращались за помощью; он читал заупокойную молитву ревностно, с повторами, скоро утомившими Пифани.
– Здесь собрались любившие тебя...
Дальше Пифани не слушала. Она не смотрела по сторонам, так как знала, что, кроме нее и Джанны, «любившие» – это два работника похоронной конторы, помогавшие нести гроб. Когда-то, полвека назад, она бы представляла себе похороны Йена совершенно иначе. «Любившими» именовался бы целый клан детей и внуков. Теперь же Йена оплакивали только она и Джанна.
«Ты гордился бы ею, – мысленно обращалась Пифани к Йену, глядя, как гроб опускают в могилу. – Если бы у нас родилась дочь, она была бы точь-в-точь как Джанна. Ты остаешься со мной благодаря ей, позаботившейся о том, чтобы сохранить память о тебе».
– И даже бредя по долине, на которую пала тень смерти, – священник повысил голос, грозя разбудить мертвеца, – я не убоюсь зла...
Пифани вздохнула. Йен не боялся зла, однако пал от руки убийцы.
– И да пребуду я вечно в объятиях Создателя. – От финальных завываний каноника у Пифани разболелась голова. – Аминь.
Джанна шагнула к краю могилы и бросила на гроб букетик алых роз, перевязанный нежной тесьмой. Пифани смотрела в глубокую сумрачную могилу и обрывала лепестки с сухих цветов, которые сжимала в руке. Лепестки медленно опускались на крышку гроба.
Непосвященным людям показалось бы странным, что не стесненная в средствах дама пришла на похороны с сухими цветами. Но Пифани не было дела до непосвященных: она знала, что Джанна ее понимает. Когда-то Йен говорил Пифани, что дикие цветы Мальты – прекраснейшее зрелище в целом свете. Узнав о предстоящих похоронах, она взошла на холм позади «Соколиного логова» и сорвала несколько цветков, засохших на корню из-за прохладной осенней погоды.
Земля с лопат хлынула на гроб. В какие-то доли секунды исчезли из глаз и букет, и лепестки. Джанна заставила Пифани отойти от края могилы. Каноник выражал свои соболезнования, Пифани принимала их молча, предоставив Джанне говорить вместо нее все положенные слова и на самом деле почти ничего не слыша. Каноник зашагал прочь, зажав под мышкой молитвенник. Его горделивая походка свидетельствовала об осознании исполненного долга.
Джанна поцеловала Пифани в щеку.
– Красивая церемония, правда?
Взглянув на Джанну, Пифани заметила, что та лишь недавно утерла слезы.
– Чудесная! Знай, что никто не сделал мне столько добра, сколько ты. Сначала портрет, теперь это. – Пифани видела, что могила уже засыпана и обложена цветами. – Не возражаешь, если я немного побуду с Йеном одна?
Джанна опять не сдержала слез.
– Я подожду в машине.
Пифани вернулась к могиле. Участок Кранделлов располагался высоко на холме, над средневековыми фасадами Валлетты, где по крышам уже начали карабкаться вечерние тени. Внизу поблескивала, как синее зеркало, Большая гавань, усеянная разноцветными баркасами, оставляющими на воде длинные извилистые следы: рыбаки спешили по домам с дневным уловом.
– Добро пожаловать домой, дорогой, – сказала она, обращаясь к холмику свежей земли, только что принявшей в себя Йена. – Здесь такая красота! Тебе всегда нравился вид на Большую гавань. Здесь дует ветерок и никогда не бывает жарко.