— Прелестно! Жду тебя умываться!
На нетвёрдых ногах возвращаюсь в кабинет. Включаю воду и выдавливаю белую гусеницу пасты на щётку. Стук в дверь.
— Ритусь, ты встала? — Люська входит с сияющими глазами. В руках поднос. На нём тарелка с горкой из тостов с румяной корочкой и чашка молока. — Марусе пошамкать принесла… Что с тобой?
Мотаю головой в сторону стола и держусь за стену, чтобы не упасть.
— Как пахнет! — Выбегает Маруся и, подскочив к Люське, прыгает вокруг неё в ожидании угощения.
Как пахнет? Полощу рот, повожу носом и понимаю, что никак не пахнет. Хватаю с полки любимое лавандовое мыло и вдыхаю его аромат полной грудью. Приехали. Словно стену понюхала.
— Трындец! — Иду к столу и достаю градусник. Подношу ко лбу и смотрю на электронное табло: тридцать семь и шесть. — Люська, я ковид походу хватанула. Марусь, иди температуру померю.
Дочка, хрустя тостом с плавленым сыром, подходит и подставляет лоб. Тридцать шесть и шесть. Слава Богу! Достаю грудной эликсир и добавляю Марусе в молоко
— Дай-ка я тоже померю, — Люська выхватывает у меня градусник. — Уф, норм! А то мы с Коляном сегодня встретиться договорились. Ты, кстати, зря вчера этого красавчика бортанула…
Я подношу палец к губам и испуганно смотрю на Марусю. Но она витает в облаках. Даже знаю с кем.
— Люсь, я поеду. Ждать Никиту не буду. Плохо мне.
Я смотрю в окно. В первый день декабря пошёл снег. Крупные хлопья сыплются с неба. Не иначе матушка Метелица решила перетрясти перины. Недавно читала про неё Марусе. И чёртовы «Двенадцать месяцев» читала. Будь они неладны. На душе тоскливо, хоть в окно прыгай. Больничный лист перед Новым годом здорово ударит по зарплате. А у меня кредит за машину и маленькая, но ипотека. Тридцатку вынь да положь. Зато на стоматологе теперь точно сэкономлю.
— Езжай, конечно, и врача вызови. Будет совсем плохо, звони — приеду. С Никитой я сама разберусь.
Люська достаёт из кармана робы блеск с зеркальным колпачком. Подкрашивает и без того ярко напомаженные губы.
— Маруся, допивай молоко и надевай комбинезон! — командую я и возвращаюсь в гардеробную.
— Ты клинике столько денег сегодня ночью заработала, что Никита тебя в пупок изнутри поцеловать должен, — усмехается Люська. — Хотя Горина ты вывела из себя будь здоров. Такой мужик клёвый…
Я выглядываю из гардеробной, и Люська прикусывает язык. На пуховике расходится молния, но нет сил с ней возится. Хочется поскорее сесть в машину.
— Маруся, солнце! — хнычу я. — Давай скорее.
Дальше всё, как в бреду. Выходим во двор, где ждёт моя старенькая «ашка». Младшенькая могучего немецкого концерна. Маруся забирается на детское кресло без спинки, по виду шлепок шлепком, и я пристёгиваю её ремнём безопасности. Поворачиваю ключ в замке. Приборная панель приветливо загорается оранжевыми огоньками. Включаю навигатор в телефоне, выбираю "Бухарестская дом" и, смахнув дворниками мокрый снег, трогаюсь. По дороге, через городского робота вызываю врача себе и Марусе. Она притихла, роется в своём рюкзаке. На разговоры нет сил.
Плохо помню, как приходим домой. Со мной такое впервые. Опускаюсь на табуретку и понимаю, что нет сил снять сапоги. Беспомощно обвожу взглядом нашу студию. Маленький мирок, где нам так уютно вдвоём с Марусей.
— Мамочка, тебе плохо? — В больших серых глазах Маруси притаился страх. — Ты вся белая.
— Не бойся, солнышко! Сейчас мама посидит… — говорить тяжело.
Маруся помогает мне расстегнуть сапоги, а я, доламывая молнию, избавляюсь от пуховика. Надеваю чистую маску, боясь заразить дочку, и добредаю до постели.
— Марусь, я немного посплю...
Падаю на матрас, лежащий прямо на полу, и проваливаюсь в темноту.
— А ты и правда в маске спишь! — отдаётся в ушах голос из прошлого.
Нет, похоже, не из прошлого. Открываю глаза, и меня бросает в жар. Фрол на четвереньках стоит рядом и разглядывает меня.
— Как ты… — Пытаюсь проглотить слюну, но не получается. — Как ты вошёл?
— Я его пустила. — Маруся подходит к Фролу и кладёт руку ему на шею. — Знакомься. Это мой друг Декабрь.
Глава 4
Рита
Мне на лоб ложится ладонь в кожаной перчатке. Наверное, это сон. На меня смотрят с сочувствием два близко посаженных глаза шимпанзе. У обезьяны такой же красный свитер, как у Фрола.
— У… У-у-у, — представляется она.
— Чур тебя!
Я закрываю глаза. Галлюцинации. Но какие реальные! Матрас проминается слева от меня, и по моему виску проходится шершавый язык. Мне хочется шарахнуться в сторону, но удаётся лишь слабо шевельнуть головой. Теперь стопудово не галлюцинации. Надеюсь, это не Фрол. Приоткрываю один глаз. Рыжий питбуль, обнажив белоснежные зубы, улыбается мне, как родной.