И сейчас, глядя в эти чистые глаза, я понимал, что не смогу предать их. Но и пойти на поводу у врага я не мог тоже, судорожно просчитывая иные варианты и не находя.
— Я согласен, — прозвучало глухо и как-то обречённо. Я сделал шаг вперёд, опустив голову в пол и тем самым как бы признавая поражение. Боковым зрением зацепил, в каком напряжении находились кровососы вокруг. Они следили за каждым моим движением и, казалось, были готовы наброситься в любой момент.
«Сейчас или никогда». И я рванул вперёд в попытке ухватиться за тоненькое плечико.
Не хватило каких-то пары сантиметров. Стражи набросились всей гурьбой, лишая возможности двигаться. Я мог их скинуть, но это бы уже ничего не решило. Момент был упущен.
— Увы, друзья, увы! — состроив печальное выражение, Бесфамильный покачал головой, наблюдая за развернувшейся потасовкой. — А мне уже начала было нравиться эта крошка… Ничего личного, Гринберг. Если бы ты остался в своей таёжной глуши, то наши пути так и не пересеклись бы!
Карим коснулся волос Пенни, зарываясь в них пальцами. В глазах девочки мелькнул испуг, но слабый: движения были размеренными и неторопливыми. Я же не мог оторвать от них взгляда, живо представляя, что последует за обманчивой лаской. Грани куба впивались в кожу, и из ран медленно сыпались песчинки, опадая на пол и тут же притягиваясь ко мне, словно к магниту. На правом предплечье висело с десяток стражей, но останавливало не это. Я просто физически не мог допустить, чтобы девочка погибла от моих рук.
— Хотя, я соврал… Это именно личное! — он улыбнулся. Широко и, казалось, искренне. А затем одним каким-то нечеловеческим движением скрутил ребёнку шею. Пенни кулем свалилась на пол. К моим ногам.
— Если захочешь поболтать, ты знаешь, что делать, — это была первая и последняя фраза, брошенная Хранителем, смысл которой до меня дошёл далеко не сразу. Он поднялся, даже не глядя в мою сторону, и ослепительная вспышка белого света ударила в глаза. В кафе я остался один.
***
Небо болело дождём. Капли тоскливо бились о грешную землю, неся лишь покой и умиротворение. Было в них что-то такое… Словно бы они были призваны смыть всю горечь и боль, пропитавшие этот мир. Небосвод тоже льёт слёзы. Только они приходят, как грозы и уходят подобно крохотным каплям моросящего ливня, стучащего за окном.
Насвистывающий грустный мотив незнакомец медленно продвигался в самоё сердце вечернего города. Он, словно пастырь, вёл за собой необычные сумерки. Новомодная пелерина развевалась на ветру, казалось, сливаясь с небесным полотном. Поправив кашемировый свитер и потёртые джинсы, он перевёл взгляд на пепельно-серые мокасины:
— Meus ventus anni tempore*… — Скинув глубокий капюшон, мужчина полной грудью вдохнул разряженный воздух.
Раздался тяжёлый вздох, в котором сквозило явное сожаление, после чего, словно нехотя, мужчина направился в маленькую кофейню. Перекошенная табличка «закрыто» заставила губы изогнуться в подобие улыбки. На радушный приём он и не рассчитывал.
Без посетителей помещение казалось безжизненным. Когда-то здесь было достаточно людно, пахло уютом и свежей выпечкой. Кофейней владела парочка молодых супругов, не чающих в друг друге души, и всю свою жизненную энергию они вкладывали в общее дело. Жаль, что мегаполис порой губит провинциалов. В хозяине как-то неожиданно открылась страсть к азартным играм, и всё чаще отсюда слышалась ругань. А дальше, если не вдаваться в подробности, местечко разорилось, обзаведясь декором в качестве разбитой мебели, пятен шампанского на стене и прочей мелочёвки. Впрочем, всё, что могли, отсюда в своё время вынесли. И до этого дня ни одна нога не переступала порог данного заведения.
Обогнув один из столиков, гость заметил человека, прижимающего к груди неестественно бледную фигурку ребёнка. Под ногой хрустнули осколки стекла, но человек не обратил на это никакого внимания. Брюнет достал из футляра пенсне, всматриваясь в парочку, и только покачал головой, пряча очки обратно.
— Нет покоя твоей памяти даже после забвения, старина Веном… — выдохнул незнакомец с укоризной. За спиной его висел футляр от скрипки, но инструмента в том не оказалось. Поместив его на стол, он откинул крышку, задумчиво разглядывая разноцветные капсулы и медицинский инъектор. Затем продолжил свой монолог, заправляя последний странной природы антрацитовой жижей.
— Настойка на магии фейри и божественный самогон дедули Аида не слишком помогли нам с целью забыться. Верно? — Миша не мог ответить, находясь в состоянии своеобразного анабиоза. Впрочем, речь предназначалась не столько для его ушей, сколько для того, чтобы заполнить окружающую тишину. — Быть может, ты лишь тень моего друга, и всё же я должен помочь. Не знаю, правда, чем ты так не удружил хранителям мироздания, но насолил, судя по всему, знатно.
Приблизившись, древний вампир сделал едва заметную инъекцию в шею Венома, после чего вернулся за тёмно-бардовой ампулой для девочки. Поместив «лекарство» ей в рот, добрый доктор стал собирать вещи, то и дело поглядывая на небо за стёклами — собиралась гроза.
За спиной послышался сдавленный стон: мужчина приходил в себя. Пенни закашлялась, удивлённо оглядываясь по сторонам, словно не понимая, где оказалась, а карие зрачки начали наливаться кровью.
— Вся ночь в твоём полном распоряжении, Микаэль… Потрать её с пользой, — Больше Алонсо не проронил ни слова. У них ещё будет время попрощаться.
***
Я смотрел вслед уходящему вампиру, и внутри было невообразимо пусто. Пенни, что не так давно безвольной куклой висела на моих руках, отшатнулась, настороженно меня разглядывая. Я медленно обернулся к ней, встречаясь с нечеловеческого цвета глазами и неуверенно улыбнулся. Девочка задышала чаще и хотела было сделать шаг назад, но наткнулась на стул и упала, приземляясь прямо на пятую точку.
— Пенни, девочка моя. Не бойся. Это я, твой отец, — не зная, почему, ляпнул я, но наткнулся на недоверие. Ещё бы! Пришлось воссоздать образ носителя прямо у неё на глазах, на что она сдавленно ойкнула, а затем замерла на месте, осматривая меня с ног до головы.
— Мы так давно не виделись, — я продолжал говорить, — и я очень виноват перед тобой в этом. Наверное, у тебя много всего произошло в моё отсутствие. Может, расскажешь?
Уверенности в том, что я повторял манеру общения Бейкера не было — слишком уж смазанными были его воспоминания. Но девочке хватило и этого, чтобы, разрыдавшись, броситься мне на шею.
И зачем ты только сделал это, Алонсо? Как я могу смотреть на неё, зная, что через каких-то несколько часов она погибнет вновь? Нет, я мог бы спрятать её куда-нибудь, подальше от людских глаз, но только продлил бы общую пытку. Вампиризм — это неизлечимая зараза, и от той Пенни, какую знает часть моего искажённого создания, в скором времени не осталось бы ничего. Подобного я не желал. Но и знать не знал, что делать теперь, продолжая испытывать противоречие. Однако я всё-таки благодарен тебе. Самую малость. Этот день вскрыл мои старые раны, и ты принял не последнее в этом участие. Но как же давно я не был просто отцом.
Мы проболтали всю ночь. И в какие-то моменты терзающее меня напряжение отпускало. Но тогда, в эти минуты, я чувствовал себя по-настоящему счастливо. Я ведь совсем забыл, что это так просто. Наше счастье состоит из обыкновенных мелочей, и мы редко задумываемся, в чём именно они заключаются.
Рассвет застал нас внезапно. Я надеялся на то, что дождь не закончится и свинцовые тучи оттянут срок, но за какие-то полчаса небо очистилось, выпуская на волю первые солнечные лучи.
Я закрывал её до последнего. А потом Пенни сама вышла на свет, расправляя руки, словно бы хотела обнять солнце. Закричала от боли, но голос её быстро оборвался. И я сгорал там, вместе с ней, не в силах отвести взгляд. Чтобы потом, сгребая пепел, ронять сухие слёзы.
Пепел — это всего лишь кучка мелких частиц. Забавно, но я и сам состоял из них. В голову закралась безумная идея — впитать каждую крупинку, чтобы до остатка своих дней сделать Пенни частью себя — и я её исполнил. После чего разум напомнил про предложение Хранителя поболтать. Пожалуй, самое время.